Маркус совсем недавно смог добиться верности от патрицианских кланов. Если они узнают, что какая-то книжница из повстанцев устраивает набеги на окрестности столицы и сеет там смуту, то начнут роптать. А если им станет известно, что это та самая девушка, которую Маркус якобы убил во время Четвертого Испытания, то в воздухе запахнет кровью.
Вмешательство патрициев мне сейчас совсем не нужно. Решается судьба Ливии, а она полностью зависит от Маркуса.
Когда я получила письмо о набегах, вычислить Лайю было довольно просто. Нужно было всего лишь сопоставить рапорты о событиях в тюрьме Кауф с докладами об этих нападениях. «Девушка, которая способна исчезать и появляться… Книжница, восставшая из мертвых, мстит Империи и вершит правосудие…» Никакой это не призрак – просто какая-то девчонка, оказавшаяся на редкость способной ученицей.
Сейчас мы смотрели друг на друга глаза в глаза. Лайя из Серры – воплощение страсти… Все мысли и чувства написаны у нее на лице. Скорее всего, она даже не представляет себе, что такое долг.
– Если я – только комарик… – говорит она, – Почему же… – тут ее осеняет. – Значит, вы охотитесь не за мной! Но если вы используете меня как приманку…
– …то приманка должна сработать. Я хорошо знаю свое дело, Лайя из Серры. Он будет здесь не более чем через четверть часа. А если нет, то… – кончиком кинжала я аккуратно вычищаю грязь из-под ногтя. Лайя бледнеет.
– Но он же умер! – Она старается солгать так, будто сама в это верит. – Умер в тюрьме Кауф. Он не может прийти.
– О, не сомневаюсь, он скоро придет! – Небеса, я ненавижу себя за эти слова. Потому что, как всегда, Элиас придет за ней. И никогда он не сделает этого для меня…
Я стараюсь избавиться от подобных мыслей. «Не позволяй себе этой слабости, Сорокопут!» Зажав в руке нож, я опускаюсь на колени рядом с книжницей. Острие медленно скользит по литере К, которую вырезала на ее груди Комендант. Шрам кажется застарелым, будто давно зажил. На сияющей коже Лайи он не более чем царапина. Эта отметина будто придает всему ее облику мужественности. Передо мной стойкая женщина, которая много страдала и отважно сопротивлялась. И за это я тоже ее ненавижу.
Но скоро все закончится. Я никогда не отпущу Лайю из Серры на свободу! Когда император Маркус увидит ее отрубленную голову, то станет милостив ко мне. А это, в свою очередь, продлит дни моей сестрички.
Я вспоминаю Кухарку, Лайя очень интересовала ее… Бывшая рабыня Коменданта разгневается, если узнает, что девчонка мертва. Но эта старуха не показывалась уже несколько месяцев. Кто знает, может, она сама давно умерла.
В моих глазах Лайя читает свой приговор, и ее лицо становится пепельно-серым. Отшатнувшись, она в ужасе замирает. На меня опять накатывает тошнота, перед глазами вспыхивает белый свет. Я нависаю над ней, опираясь на подлокотник стула и нацелив в грудь смертоносный кончик кинжала…
– Довольно, Элен!
Резкий звук его голоса будто бьет меня, как бич Коменданта. Он вошел через заднюю дверь, как я и полагала. «Элен»… Конечно, он всегда называет меня по имени.
Я думаю о своем отце. «Ты сможешь сдержать тьму», – сказал он тогда. Я думаю о Ливии, скрывающей под слоем пудры синяки на шее, чтобы придворные не видели ее слабой и обиженной. И разворачиваюсь к Элиасу:
– Элиас Витуриус.
Кровь холодеет у меня в жилах, когда я вижу его. Мне казалось, это я устроила на него засаду… Элиасу удается меня поразить. Он пришел не один, а умудрился взять Декса в заложники, скрутил ему руки и держит у горла кинжал. Лицо Декса под маской застыло в гримасе бессильного гнева. Декс, ты кретин. Я с отвращением смотрю на него. Хотелось бы знать, он хоть пытался защищаться?
– Можешь убить Декса, если хочешь, – говорю я. – Если он настолько глуп, чтобы попасться в заложники, мне он не нужен.
Свет факела отражается в глазах Элиаса. Он смотрит на изломанное, страдающее тело Мамы Рилы и прищуривается. Волна ярости захлестывает его. У меня мгновенно пересыхает в горле – его гневный взгляд пронзает насквозь. По лицу Элиаса пробегают тени, сотни мыслей и эмоций написаны на нем. Его тело будто каменеет, плечи напряжены, руки крепко держат оружие. Язык его тела я знаю с шести лет. «Держись, Сорокопут! Не поддавайся».
– Декс – твой союзник, – говорит он. – Я слышал, у тебя их сейчас немного. Думаю, если я его убью, тебе будет его не хватать. Освободи Лайю!
Это напоминание о Третьем Испытании, о смерти Деметриуса и Линдера. Они погибли от его руки. Элиас изменился, я вижу в нем некую тьму, которой раньше не было.
«И ты, и я – мы оба изменились, старый друг».
Я сдергиваю Лайю со стула и прижимаю к стене, приставив кинжал к ее горлу. На этот раз я готова к волне тошноты и могу ее преодолеть, стиснув зубы и ничем себя не выдав.
– Разница между нами, Витуриус, – говорю я, – в том, что мне плевать на смерть своих «союзников». Поэтому просто бросай оружие. Видишь в углу пару наручников? Заткнись, сядь и защелкни их на себе. Если сделаешь, как я сказала, Мама останется жива. Я обещаю не преследовать твою банду преступников, угоняющих караваны с узниками. Откажешься – найду их всех и, в конце концов, убью своими руками.
– Я… я думала, вы благородный человек, – еле слышно шепчет Лайя. – Нехороший, но… благородный. А вы… – Ее взгляд скользит от лезвия моего кинжала к лежащей на полу Маме. – Нет, вы не благородный!
«Ты дура!»
Элиас колеблется, и мой кинжал пронзает кожу девчонки.
В этот момент открывается дверь. Входит Харпер с обнаженным кинжалом, впуская за собой волну холода. Элиас не обращает на него внимания, его взгляд сосредоточился на мне.
– Отпусти Лайю, – говорит он. – И тогда мы, считай, договорились.
– Элиас, – выдыхает Лайя. – Нет! Не делай этого. Земли Ожида…
Я прерываю ее, и она тут же умолкает. Нет времени на эти шуточки! Чем дольше я колеблюсь, тем больше вероятности, что Элиас придумает способ убраться отсюда невредимым. Он догадался, что Лайя вошла в деревню, и ему удалось перехватить Декса. Это можно было предвидеть! «Сорокопут, ты идиотка. Ты его недооценила».
Лайя пытается заговорить, но мой кинжал только глубже вонзается ей в горло. Из-под лезвия начинает течь кровь. Дыхание книжницы становится прерывистым, она трепещет в моих руках. Я чувствую, как кровь погибших родителей, текущая в моих жилах, кипит от ярости. Голова пульсирует болью, и это немного отрезвляет меня.
– Я знаю ее песню, Витуриус, – говорю я. Декс и Авитас не понимают, что стоит за этими словами. Но Элиас понял. – Мы можем оставаться с ней тут всю ночь
