Когда наконец его раны закрываются и сердце начинает биться ровно, я прекращаю песню, ощущая ужасную слабость. Декс смотрит на меня диким вопрошающим взглядом, но ничего не говорит.
Я осторожно укладываю голову Харпера поудобнее, и тот открывает глаза. Я хочу велеть ему молчать и лежать спокойно, но его лихорадочный шепот прерывает меня.
– Гримарр с войском, напавшим на нас, пришел с востока, Сорокопут, – выдыхает он, страстно желая сказать то, что должен. – Он напал на меня… едва не убил меня…
Вот и еще один повод ненавидеть эту скотину.
– Они как-то умудрились обойти нас с тыла, – говорю я. – Или заранее поджидали нас…
– Нет, – перебивает Авитас, хватая меня за ремешок доспеха. – Понимаешь, они пришли с востока. Я послал туда разведчика, потому что у меня было подозрение. Есть еще одна армия. Они разделили свое войско надвое, Сорокопут. На Антиум идет не пятьдесят тысяч. Их вдвое больше.
44: Лайя
Сперва я страшно растеряна и не знаю, как заговорить с Кухаркой. С моей матерью… С Миррой. Я просто смотрю на нее дикими глазами. Одна часть меня отчаянно жаждет узнать ее историю, в то время как другая беззвучно кричит от боли, которую я испытывала все те двенадцать лет, пока ее не было рядом.
Может быть, говорю я себе, она сама захочет первой заговорить со мной. Объяснить мне, как ей удалось выжить. Я не жду, что она будет передо мной оправдываться за содеянное в тюрьме. Она ведь и не знает, что мне об этом известно. Но я надеюсь, что она расскажет хотя бы о том, почему до сих пор скрывала свою личность от меня. Может быть, она извинится передо мной за это.
Но она просто молча идет вперед, полностью сосредоточившись на дороге. Ее лицо, ее профиль словно бы выжжены на внутренней стороне моих век. Я вижу тысячи ее обликов, о которых она и сама, должно быть, не знает. Меня так сильно тянет к ней. Я ведь не видела ее столько лет! И я не хочу поддаваться своему гневу. Не хочу ссориться с ней, как это было с Дарином. В первую ночь, когда мы останавливаемся на ночлег, я просто сижу рядом с ней у огня и молчу.
На что я надеялась? Может быть, на встречу с женщиной, которая называла меня своим маленьким сверчком и гладила по голове теплой, нежной рукой? С женщиной, чья улыбка была, как вспышка света во тьме. И эта улыбка всегда озаряла мой путь…
Но как только я пытаюсь придвинуться к ней ближе, она прочищает горло и отодвигается. Всего на пару дюймов, но я чувствую ее нежелание сближаться.
Своим хриплым голосом она спрашивает меня об Иззи, о том, что было со мной с того времени, как я оставила Блэклиф. Часть меня не желает отвечать. Ты не заслуживаешь это знать. Ты не заслуживаешь знать ничего о моей жизни! Но другая часть видит перед собой сломленную женщину, которая некогда была моей матерью…
Так что я рассказываю ей об Иззи. О ее самопожертвовании и своем безрассудстве. Я рассказываю ей о Князе Тьмы, Кинане и о том, как он предал не только меня, но и всю семью.
Что она подумает обо мне? Как я могла позволить себе влюбиться в существо, приведшее нас в тюрьму Кауф? Я жду, что она осудит меня, но она молчит. Только кивает головой и сжимает руки в кулаки, а потом поднимается и исчезает в ночи. Наутро она ни слова не говорит об этом.
Следующие несколько ночей, стоит мне сделать какое-то движение в ее сторону, она невольно морщится, словно боится, что я придвинусь, прижмусь к ней. Так что я стараюсь к ней не приближаться, сажусь по другую сторону костра, а на дороге сохраняю дистанцию в несколько ярдов. Разум мой кипит невысказанными словами, но я молчу. Как будто ее молчание придушило и мою речь.
Но я больше не могу сдерживаться и понимаю, что просто должна задать ей свои вопросы, иначе они разорвут меня изнутри. И плевать на последствия.
– Почему ты не убила ее? – Ночь теплая, и мы не разжигаем огня, просто расстилаем свои спальники на земле и лежим, глядя на звезды. – То есть Коменданта? Ты ведь могла отравить ее. Или заколоть. Небеса, ведь ты же – Мирра из Серры, ты…
– Мирры из Серры больше нет! – кричит Кухарка так громко, что с ближайшего дерева срываются несколько птиц – испуганных, как и я сама. – Она мертва. Она умерла в тюрьме Кауф в день, когда умерли ее муж и дочь! Я не Мирра. Меня зовут Кухаркой. И ты не будешь больше упоминать при мне эту предательницу, эту убийцу, эту суку, не будешь говорить, что она могла бы сделать или не сделать! Ты ничего о ней не знаешь.
Она часто дышит, темные глаза сверкают от ярости.
– Я пыталась, девочка, – шепчет она наконец. – В первый раз, когда я сделала попытку напасть на Керис, она сломала мне руку и едва ли не до смерти выпорола Иззи. Ей тогда было всего пять лет. Меня заставили на это смотреть. Когда я наконец подготовилась к следующей попытке, Блэклифская Сука выколола Иззи глаз.
– Почему ты не сбежала? Ты ведь могла выбраться оттуда.
– Я пыталась. Но шансы, что Керис меня схватит и вернет назад, были слишком велики. И тогда она бы снова мучила Иззи. Уже достаточно людей пострадало из-за меня, решила я. Может быть, Мирра из Серры и рискнула бы жизнью ребенка, чтобы спасти свою шкуру, но это потому, что у нее не было души. Она была такой же злобной сукой, как Комендант. Но я – не она. Давно уже не она.
– Ты не спрашивала меня о бабушке и дедушке, – шепчу я. – И о Дарине. Ты…
– Я не заслуживаю знать, как сейчас живет твой брат, – отвечает она. – Что же до твоих бабушки и дедушки, – губы ее расходятся в улыбке, которую я не узнаю, – я отомстила их убийце.
– Маске? Но как?
– Я долго охотилась на него. Когда я с ним закончила, он сам просил о смерти. Я была милосердной и убила его. – Глаза ее черны, как холодные уголья. – Ты осуждаешь меня.
– Нет. Я сама хотела его убить. Но…
– Но я сделала это с удовольствием. Делает ли это меня злой? Пойми же, девочка. Нельзя
