– Их жизнь здесь будет притягивать им подобных.
Я… поняла.
Повернулась к трем дрожащим от перенапряжения светочам и приказала:
«Умрите».
Уходила из храма, не обернувшись и ни на кого не глядя. Остановилась лишь раз, когда мальчишка-жрец, догнав, запинаясь, спросил, что делать с телами.
– Высших – в реку, жрецов – сжечь.
Когда он, поклонившись, убежал, продолжила путь по острову, в какой-то момент осознав, что Мрак давно обнимает, словно теплый платок, плечи. Остановилась, дойдя до края главного острова, прошла через пролом в крепостной стене и встала на самом обрыве, глядя, как внизу беснуются речные волны.
Кристалл, возникший в воздухе, расширился до пространственного окна, и кесарь, мрачно глядя на меня, устало спросил:
– Если я скажу, что Динара уже везут на остров, тебе станет легче?
– Да, – честно ответила я.
Араэден, сидевший уже в нашей спальне в Радужном дворце, невесело усмехнувшись, кивнул и произнес:
– Он лучше меня, да, нежная моя?
Ветер ударил мне в лицо, взметнул волосы, заставил сильнее закутаться во Мрак, поэтому я не сразу, но все же ответила:
– Будем откровенны – все, кто угодно, лучше вас, мой кесарь.
Он застыл. А я сухо добавила, вспомнив бойню в храме:
– И точно такое же утверждение абсолютно верно в отношении меня.
Властитель Эрадараса промолчал. Я же, глядя в даль, на остатки обрушенной нами с миром крепости, спросила:
– Откуда Кьяр знает этого высшего? И кто он? Помимо титула, естественно.
Кесарь ответил задумчивым:
– Насколько мне удалось понять – бог, погоревший на чувствах к ночной дриаде.
Удивленно посмотрела на кесаря. Араэден, поведя плечом, усмехнулся и произнес:
– Даже сильнейшие из нас гибнут, если сражаться приходится с собственными чувствами.
Из этого я вычленила главное:
– «Бог», «сильнейшие из нас»… И как давно вы решили причислить нас к богам, мой кесарь?
Пресветлый едва заметно улыбнулся и иронично поинтересовался:
– Желаешь страстного признания в любви?
– Избави Великий Белый дух! – мгновенно отказалась я. – Поверьте, ваши чувства в принципе последнее, с чем бы я желала столкнуться!
Он усмехнулся.
Я же, поправив растрепавшиеся волосы, уточнила:
– Так что с этим Угнаром? Бог спустился с небес ради любимой и тем самым загубил свое царствие, ибо жадные и продажные советники разворовали к гоблинам всю казну?
Кесарь посмотрел на меня очень странно и, кажется, с трудом сдержал улыбку.
– Нет, все было не так? – поняла я. – Мм-м… бог ради любимой оставил царствие, и оно развалилось само под гнетом невыполненных государственных обязанностей?
Улыбка императора стала шире.
– Опять не то? – возмутилась я. – Но послушайте, судя по одежде его воинства, им там толком уже даже шить некому, что в принципе неудивительно – где швейная игла и где ночная дриада. К слову, учитывая голодный вид высшего воинства, и повариха из этой дриады такая же, как и швея. Я полагаю, ему в принципе не стоило укладывать свое царствие к ее ногам, она определенно не умеет править.
И кесарь расхохотался. Искренне, от всей души, наличия которой у него я лично не подозревала в принципе.
– Что? – невольно и сама улыбнувшись, спросила я. – Версия опять далека от правды?
– Да, наивная моя, – отсмеявшись, произнес кесарь. – Весьма далека. Ради дриады с небес никто не спускался, как, собственно, никто не складывал империи к ее ногам. Дриаду взяли силой, цинично и жестоко, более того – продолжили в том же духе впоследствии. А после и вовсе лишили возможности даже прикасаться к деревьям. Ревность – страшное чувство, нежная моя.
Улыбка померкла. Помолчав некоторое время, я тихо спросила:
– И что случилось с… – договаривать не стала.
Знала, что кесарю это не требуется, он понимал меня с полуслова, полунамека, полумысли… да и вообще всегда, везде и во всем. Понял и сейчас.
– Насколько мне стало известно после допроса светочей, первыми в мире высших начали гибнуть деревья, – тихо сказал Араэден.
Я задумчиво заметила:
– Нужно будет быть повежливее с нашими дриадами.
– Определенно, – улыбнулся кесарь.
Вдали у пристани призывно и тревожно зазвучал звук горна, вспыхнули огни на уцелевших крепостных стенах, неподалеку раздался голос лорда Альриса, зовущего меня.
– Динар прибыл, как ты и просила, нежная моя, – уже без улыбки произнес кесарь.
А я стояла, смотрела на него и чувствовала, как все сильнее бьется мое сердце.
– Динар, который и не вспомнит меня, не так ли? – уточнила, хотя и так все понимала.
Араэден усмехнулся, повел плечом и тихо повторил уже ранее сказанное:
– Ревность – страшное чувство, нежная моя.
И пространственное окно, заискрившись, исчезло, оставляя меня наедине с моей надеждой. Надеждой, у которой, как и у любви, было два крыла, потому что я знала точно – сколько бы лет ни прошло, сколько бы событий ни миновало, сколько бы вод в реке ни утекло, Динар меня вспомнит.
И, развернувшись, я поспешила навстречу разыскивающему меня лорду Альрису.
