До Рождества оставалось десять рабочих дней. Тах сидел в нише у окна, согреваясь кофе по-ирландски и поглядывая на Боуэри сквозь прозрачное с одной стороны стекло. «Дом смеха» открывался только через час, но друзей Ангеллик уже пускали внутрь с черного хода. На сцене перекидывалась шарами для боулинга пара джокеров-жонглеров, известная как «Космос и Хаос». Космос в позе лотоса парил в трех футах над сценой, его безглазое лицо выглядело умиротворенным. Он был полностью слеп, но ни разу в жизни не ронял шар. Его напарник, шестирукий Хаос, скакал, будто безумный, смеясь над собственными невеселыми шутками и одновременно подбрасывая двумя руками горящие булавы, а остальными четырьмя бросая шары Космосу. Тах не стал долго их разглядывать – несмотря на безусловный талант, на их увечья невозможно было смотреть без жалости.
В нишу заглянул Мэл.
– Может, с тебя хватит? – спросил вышибала, косясь на кружку с напитком.
Свешивавшиеся с его нижней губы усики извивались и сжимались, будто черви, а его огромная кривая иссиня-черная челюсть придавала лицу перманентно воинственное выражение.
– Тебе-то какое дело?
– Такое, что нам от тебя никакого толку.
– А я никогда и не заявлял, что от меня будет толк.
Мэл фыркнул.
– От мешка с навозом и то больше пользы, чем от тебя. Ума не приложу, почему Ангел позволяет такому инопланетному слюнтяю беспрепятственно ошиваться здесь и глушить наше бухло…
– Вот и я ей то же самое говорил.
– Да, она никого не слушает, – согласился Мэл, сжимая руку в кулак. Очень большой, просто огромный кулак.
До Дня Дикой карты он занимал восьмое место в мировом рейтинге боксеров-тяжеловесов. После добрался до третьего, а потом всем, кого коснулась Дикая карта, запретили выступать в профессиональном спорте, и его мечты разбились в одно мгновение. Утверждалось, что эта мера направлена против тузов, но для джокеров исключения не сделали. Теперь Мэл постарел, его редкие волосы поседели, но он по-прежнему обладал достаточной силой, чтобы сломать пополам Флойда Паттерсона, и выглядел достаточно грозно, чтобы напугать на дуэли взглядов Сонни Листона.
– Только посмотри, – проворчал он, глядя в окно. По улице в своем кресле катил Крошка. – Чего он тут забыл? Я же сказал ему держаться подальше от клуба, – Мэл направился к выходу.
– Да не трогай ты его! – крикнул вслед Тахион. – Он безобиден.
– Безобиден? – возмутился Мэл. – Да его вопли всех чертовых туристов распугают! Из чьего кармана, по-твоему, оплачивается вся твоя бесплатная выпивка?
Но тут дверь распахнулась и на пороге появился Десмонд с пальто наперевес. Его хобот торчал вперед.
– Оставь его, Мэл, – сказал швейцар. – Можешь идти.
Мэл ушел, ворча себе под нос.
Десмонд подошел и сел в кабинку Тахиона.
– Доброе утро, доктор.
Тахион кивнул и допил коктейль. Весь виски скопился на дне кружки, и последний глоток хорошо его согрел. Тахион вгляделся в лицо, смотревшее на него с зеркальной поверхности стола: помятое, рассеянное, грубое, с красными, опухшими от чрезмерного употребления алкоголя глазами и длинными рыжими волосами, спутанными и засаленными. Он не узнавал себя. Это не мог быть он. Тахион был настоящим красавцем с утонченными чертами лица, он был…
Десмонд вытянул хобот, пальцами схватив Таха за руку и дернув.
– Вы меня не слушаете? – сердитым низким голосом сказал швейцар.
Тах с заминкой осознал, что Десмонд говорил с ним, и поспешно, невнятно извинился.
– Проехали, – сказал Дес, отпуская руку Тахиона. – Послушайте, доктор, мне нужна ваша помощь. То, что я джокер, не значит, что я необразованный болван. Я о вас читал. У вас ведь есть особые… способности?
– Нет, – перебил его Тах, – не такие, о каких ты мог подумать.
– Ваши способности доподлинно известны, – настаивал Дес.
– Я не… – запинаясь, начал Тах и развел руками. – Это было давно. Теперь я потерял… то есть, теперь я не могу ими пользоваться.
Он снова уставился на отражение своего изможденного лица. Ему хотелось взглянуть Десмонду в глаза, заставить его понять, но он не мог принудить себя смотреть на уродства джокера.
– То есть вы не хотите ими пользоваться, – заключил Дес и поднялся. – Я думал, что до открытия клуба успею застать вас трезвым, а вы уже наклюкались. Ладно, забудьте о том, что я говорил.
– Я бы помог тебе, если бы мог, – принялся оправдываться Тахион.
– Кто сказал, что помощь нужна мне? – резко ответил Дес.
Когда швейцар ушел, Тахион направился к длинной хромированной барной стойке и уговорил целую бутылку коньяка. От первого стакана ему полегчало, после второго руки перестали трястись, а вот после третьего он разрыдался. Подошел Мэл и взглянул на него с презрением.
– Никогда еще не встречал мужика, который плакал бы столько же, сколько ты, – сказал он, сунул Тахиону грязный носовой платок и отправился открывать клуб.
Когда из настроенного на полицейскую частоту радиоприемника у его правой ноги раздалось сообщение о пожаре, Том находился в воздухе уже четыре с половиной часа. Не слишком высоко, надо признать, всего в шести футах над землей, но, как Тому удалось выяснить, между шестью и шестидесятью не было существенной разницы. Лишь одно имело значение: он провисел в воздухе уже четыре с половиной часа и ни капли не устал. Напротив, чувствовал себя превосходно.
Он был надежно пристегнут к одиночному сиденью, которое Джоуи снял с разбитого «Триумфа ТР-3» и присобачил на шарнир посередине «фольксвагена». Единственными источниками света внутри были бледные фосфоресцирующие телеэкраны, окружавшие Тома со всех сторон. Том был буквально зажат между подвижными камерами, генератором, вентиляционной системой, звуковой аппаратурой, ящиком сменных вакуумных трубок и мини-холодильником, и едва мог пошевелиться, но не испытывал от этого затруднений. Клаустрофобией он не страдал, скорее наоборот – любил замкнутые пространства.
Джоуи обшил старого «жука» двумя слоями корабельной брони, и Том чувствовал себя в машине как в танке. Даже лучше. Джоуи проверил броню на прочность, несколько раз выстрелив в нее из трофейного «люгера», отобранного Домом у немецкого офицера во время войны. Удачный выстрел мог вывести из строя камеру или фонарь, но попасть в Тома было невозможно. В своем «панцире» он был в полной безопасности, он был неуязвим и настолько уверен в себе, что готов был горы свернуть.
Полностью обустроенная и обшитая броней машина оказалась тяжелее «паккарда», но Тома это не смущало. Четыре с половиной часа он не касался земли, тихо и почти без усилий скользя по воздуху над свалкой. Он даже не вспотел.
Услышав сообщение по радио, Том едва не подскочил от радостного возбуждения. Вот оно! Ему хотелось дождаться Джоуи, но тот отправился в пиццерию «Помпеи» за ужином (пепперони с луком и дополнительной порцией сыра), а терять время было нельзя. Кто знал, когда ему предоставится следующий шанс?
Лампы на днище панциря отбрасывали резкие тени на горы металлолома. Том поднялся выше – на восемь футов, десять, двенадцать. Он судорожно
