Гарпия устремляется вперед, сильно хлопает крыльями, и возвращается на площадку, усаживаясь на перила. Она вытягивает кривую шею и склоняет голову, уставившись на меня.
– У меня ВИЧ, – говорю я, прикладывая руку к тому месту на теле, где остался шрам от гастростомической трубки. Этот шрам у меня с раннего детства.
Гарпия кивает и снова отворачивается.
– Я знаю, – говорит она.
Наверное, мне стоило бы удивиться тому, что гарпия это знает, но я не удивляюсь. Гарпии много чего знают. Я задумываюсь, не любит ли меня гарпия лишь за то, что я, по сути, тоже мусор. Вдруг я нужна ей только потому, что моя кровь ядовита?
Мой шарф разматывается, и я замечаю, что на новом зимнем пальто оторвалась пуговица.
Мои слова кажутся мне странными, и я повторяю их. Пытаюсь осмыслить их и почувствовать, как они звучат на языке.
– Гарпия, я умираю. Я умру не сегодня и не завтра, но, вероятно, раньше срока.
– Немудрено, ты ведь не бессмертна, – отвечает гарпия.
Я широко развожу руки. Они замерзли даже в рукавицах. Была не была.
– Возьми меня с собой.
– Тебе не хватит сил, чтобы стать гарпией, – отвечает гарпия.
– Хватит, – я скидываю свое новое зимнее пальто, подаренное пожарной охраной, и бросаю на лестницу. – Я устала быть одна.
– Если хочешь отправиться со мной, тебе придется перестать умирать. И перестать жить. Менее одинокой ты не станешь. Ты человек, и, если останешься, твое людское одиночество рано или поздно пройдет. А если полетишь со мной, оно останется с тобой навеки, – говорит гарпия.
У меня кружится голова, и не только от недостатка воздуха.
– Меня приняли в колледж, – говорю я.
– Хороший старт для будущей карьеры, – отвечает гарпия.
– Ты ведь тоже одинока. Но я, в отличие от тебя, сама решила быть одна. Так будет лучше.
– Я же, в конце концов, гарпия, – говорит гарпия.
– Мама Элис говорит, что Бог никогда не посылает нам испытаний, с которыми мы не сможем справиться.
– А когда она это говорит, то смотрит тебе в глаза? – спрашивает гарпия.
– Забери меня с собой, – прошу я.
Гарпия улыбается. Улыбка гарпии выглядит жутко, даже когда смотришь на нее вполоборота.
– Дезири, не в твоей власти лишить меня одиночества, – говорит гарпия.
Она впервые называет меня по имени. Я и не подозревала, что она его знает.
– Келено, у тебя есть сыновья, сестры и возлюбленный. Далеко, во дворце Западного ветра. Разве ты можешь быть одинокой?
Гарпия оборачивается и смотрит зелеными-презелеными глазами.
– Я не называла тебе своего имени, – произносит она.
– Твое имя – Тьма. Ты назвала мне его. Ты сказала, что я нужна тебе, Келено.
От холода мне больно, я с трудом могу говорить. Я отступаю и поеживаюсь. Без пальто я замерзаю, мои зубы стучат друг о друга, словно несмазанные шестеренки какого-то механизма. Я обхватываю себя руками, но толку мало.
Я не хочу быть как гарпия. Она мерзкая. Это ужасно.
– Под покровом грязи я сияю. Я спасаюсь. Решила всегда быть одна? Так докажи, что готова на это.
Я не хочу быть как гарпия, но быть собой мне тоже не хочется. Мне никуда от себя не деться.
Если я отправлюсь с гарпией, то уже никогда не сбегу от себя.
Небо светлеет. Когда солнечный свет упадет на гарпию, ее грязные перья засияют металлическим блеском. Я уже могу различить отдельные облака на горизонте, будто чернильные пятна на бледном листе зари. Зарю, конечно, среди высотных зданий не увидишь. Прогноз не обещал ни снега, ни дождя, но буря все равно надвигается.
– Я нужна тебе лишь из-за своей гнилой крови. Лишь потому, что от меня все отказались.
– Я способна превращать мусор в бронзу, – отвечает гарпия. – Гниль я превращаю в силу. Если хочешь отправиться со мной, тебе придется стать такой, как я.
– А это всегда настолько трудно?
– Дитя, я не лгу. Чего тебе хочется на самом деле?
Я открываю рот, еще не зная ответа, но, когда он слетает с губ, я понимаю, что этого мне не может дать ни мама Элис, ни учебный грант.
– Волшебства.
Гарпия переминается с ноги на ногу.
– Я не могу тебе этого дать. Тебе придется научиться самой.
Внизу, под подушкой, лежит письмо. На другом конце города, в доме с кирпичными стенами, живет доктор, который тоже пишет мне письма.
Дальше по улице – школа и церковь, где мне обещают рай после смерти, если я буду хорошо себя вести.
Вдали – рассвет и буря.
Мама Элис будет переживать. Мне ее жалко. Она такого не заслуживает. Когда я стану гарпией, буду ли я переживать за других? Если буду, то всегда или нет?
Я представляю, как из-под жирового горба прорастают перья.
Цепляюсь пальцами за перила и взбираюсь на них. Они покрыты ржавчиной и льдом, и мои школьные ботинки скользят. Я на высоте шестого этажа, подо мной – уличные фонари. Я раскидываю руки.
Упаду – ну и пусть.
История любви, возможная только в Нью-Йорке.
Мария Дэвана Хэдли
Самая высокая красотка Нью-Йорка[6]
В этот особенно снежный февральский понедельник я нахожусь на шестьдесят шестом этаже, на углу Лексингтон-авеню и Сорок второй улицы. Вечер, на часах две минуты шестого. Внизу мельтешат шляпы и куртки. Все, кто работает в Мидтауне, выплескиваются на улицы замерзшего города в поисках сладостей, чтобы порадовать своих любимых.
Даже с высоты я вижу надушенных дешевым одеколоном щеголей с коробками в форме сердца, завернутыми в красный, как адская топка, целлофан.
Если вы официант в «Клауд-клабе», то вам прекрасно известно, что пять часов – это время, когда мужские нервы становятся ни к черту. Все наши завсегдатаи страдают от святовалентинских судорог, и мы с ребятами – а также наш прекрасный бар – всегда готовы им помочь. На мне фирменная униформа, на кармашке фирменным «крайслеровским» шрифтом, изгибающимся, как след от покрышек на пустынном шоссе в Монтане, вышито мое имя. На руке чистое полотенце, а в жилетке аспирин и пластырь на случай, если гость после неудачного свидания явится к нам с разбитым в кровь носом. Позднее состоится ужин для дам членов нашего клуба. Сегодня единственный день в году, когда женщины допускаются в наш закрытый банкетный зал. Доблестный Виктор, капитан нашего отряда официантов, раздает стартовое угощение. На входе гостей встречают скульптуры из мороженого в виде купидонов. Каждая дама получает в подарок бутоньерку из роз, выращенных братом Доблестного Виктора в Джерси. По меньшей мере две красотки ожидают от своих кавалеров предложений, и мы заранее заготовили кольца – одно должно быть брошено в бокал шампанского, а другое – вставлено в устрицу. По нашему общему мнению, бриллиант во втором кольце фальшивый.
Внизу идет тысяча девятьсот тридцать восьмой год, и дела там обстоят не так гладко,
