Кэти умоляюще смотрела на Джину, но в магазин за хот-догами, чипсами и газировкой отправилась Мелисса. Устроившись в тени с северной стороны здания, они поели. Кирпичная стена раскалилась от солнца, волосы девушек стали жирными и блестящими. Кэти почесала щеку и заметила, что под ногтями осталась черная кайма.
– Брр!
– Добро пожаловать в Нью-Йорк, – сказала Джина. Она повторяла это каждый раз, когда Кэти на что-нибудь жаловалась.
Впрочем, в последнее время Кэти редко жаловалась. Она поскребла ногтями о джинсы, пока не избавилась от грязи, доела хот-дог, вытерла салфеткой губы и руки. Получилось не очень – по крайней мере, пока Мелисса не плеснула всем в руки ледяной воды из бутылки, и Кэти не умылась. Теперь она больше не чувствовала себя так, будто упала лицом в лужу.
Следующую пригоршню воды она выпила, и только тогда осознала, что от жары у нее весь день болела голова. Вода прогнала боль.
– Так, – сказала Кэти, хватая у Мелиссы бутылку и брызгая водой себе на голову. – Теперь я готова!
– Вот только доктор Ш, кажется, не готов, – ответила Мелисса, забирая бутылку. Запрокинув голову, она принялась жадно пить. Из уголка рта побежала тонкая струйка воды. – Постой, похоже, я поторопилась.
Кэти шмыгнула за фонарный столб, в чем не было нужды – доктор Ш даже не смотрел в их сторону. Она видела, как светлый хвостик его волос мелькает в толпе. На нем по-прежнему был костюм, только другой – элегантный, серый, с фалдами. Кэти задумалась, как он одевается в свободное время. С ним была женщина в голубом брючном костюме. Ее пышные волосы трепыхались вокруг узкого, тонкого лица. Женщина показалась Кэти знакомой. В руке у нее была картонная коробка с ручкой для переноски животных. Кэти не видела, был ли кто-то внутри коробки, но по легкому колебанию предположила, что был.
– Это не женщина-полицейский, которая была на месте самоубийства?
Кэти посмотрела на Джину, потом снова на женщину. Точно, она самая. Другой костюм, другая прическа, но сходство налицо.
– Что ж, – сказала Кэти, сама от себя такого не ожидавшая, – давайте посмотрим, куда они направляются.
Мэттью и Марион не слишком горели желанием нападать на кокатриса ночью. Им пришлось ехать через весь остров на метро (к счастью, петух не буйствовал, спокойно сидя в коробке), но на поверхность они вышли еще засветло. Птица забеспокоилась; Мэттью услышал, как петух затрепыхался, и Марион предусмотрительно отдернула пальцы от отверстий в коробке. Как было обещано, петух вел себя агрессивно. Мэттью гнал от себя жалость и сочувствие птице. Волшебники черпали силу из жертвоприношений, другого выхода не было.
Нужный двор они нашли легко – Мэттью хорошо запомнил узкий, напоминающий туннель, проход и сломанную калитку, ржавчина с которой запачкала ему костюм. Он решил не надевать привычную рабочую одежду – камуфляжную куртку и зачарованные на незаметность и бесшумность ботинки. На нем был серый костюм и льняная рубашка с полосатым красно-сине-серебристым галстуком. Во внутреннем кармане болталась фляжка. Он был похож на доткомовского миллионера, опаздывающего на жизненно важную встречу с инвестором, которого наверняка взбесит его хвостик.
Его сегодняшнее одеяние, а также недолгий подготовительный ритуал, проведенный дома, должны были не скрыть его, а напротив, привлечь к нему внимание. В глазах потусторонних существ Мэттью сиял, был своего рода маяком. Не считая колец, сережек и краски под кожей, на нем не было ничего металлического. Металл помогал против фей и прочих подобных созданий, но против кокатриса был бесполезен, за единственным исключением. В кармане брюк Мэттью лежали две завернутые в салфетку стальные шпоры. Он нежно потрогал их через ткань, будто ребенок любимую игрушку, и убрал руку, когда они звякнули.
– Пришли, – сказал он.
Марион опустила коробку.
– Милое местечко. Мэттью, ты сам интерьер подбирал? – она поморщилась, почувствовав едкое зловоние чудовища.
Генри с приятелем не было видно. Мэттью надеялся, что они последовали его совету и перебрались в другое место. Не было ничего хуже, чем работать в присутствии гражданских.
Не ответив Марион, он раскидал ногами мусор, освобождая место посреди подворотни. В окнах соседних домов никого не было видно, но если бы кто-то и появился, полицейский значок Марион быстро бы их отвадил.
Марион помогла Мэттью нарисовать желтым мелом пентаграмму на асфальте. Один конец звезды – южный, если верить компасу Марион – они оставили незамкнутым. Закончив, Мэттью отряхнулся, вытер руки носовым платком, достал из карманов шпоры, фляжку и кое-что еще – кожаный клобук вроде тех, что используют сокольничие, тренируя птиц.
– Готова?
Марион кивнула.
– Где логово?
Мэттью ударил себя в грудь, как бы говоря – сукин сын сам к нам придет. Марион опешила. Только сейчас до нее дошло, что Мэттью не шутил.
Что ж, не она первая.
Быть может, когда-нибудь у него получится поймать единорога.
– Не переживай, – сказал он, заметив, как Марион наливается краской. – Лучше помоги мне приодеть нашего цыпу.
Только совместными усилиями они смогли открыть коробку и надеть на птицу клобук, не навредив ей. Стоило Марион открыть створки, как петух бросился наружу; Мэттью поймал его и в отместку был исклеван. Петух предстал настоящей черной фурией, но Мэттью как-то удалось прижать его к груди. Взяв птицу за крылья и лапы, он держал ее, пока Марион надевала клобук, одновременно уворачиваясь от острого клюва. Оказавшись во тьме, петух успокоился, и Марион смогла прицепить трехдюймовые стальные шпоры поверх собственных шпор петуха. Когда дело было сделано, вид у петуха стал суровый и злобный. Сталь сверкала на фоне черного оперения. Марион погладила птицу по спине; задев пальцы Мэттью, она почувствовала, как тот вздрогнул.
– Вот мерзость, – произнесла она, имея в виду не птицу, а петушиные бои.
Мэттью отпустил петуха и резко отдернул руки. Петух спокойно уселся на асфальт.
– А как я, по-твоему, себя чувствую?
Марион пожала плечами. Не поднимаясь, она достала из своей кожаной сумочки наручники и шелковый клобук, похожий на тот, что был надет на птицу. Мэттью взял свою фляжку.
– Ненавижу это делать.
Свинтив крышку, он опрокинул содержимое фляжки в рот. Пары семидесятипятиградусного рома шибанули в нос; сделав три глотка, Мэттью согнулся и закашлялся, едва не захлебнувшись.
Он не любил алкоголь.
Но для заклинания этого хватит.
Чувствуя себя немного опьяненным, Мэттью передал Марион фляжку и свои очки. Без них он чувствовал себя неуютно. В носу щипало – теперь не только он запаха кокатриса. Вытерев рот рукой, он сделал четыре шага сквозь открытый луч пентаграммы.
Он развернулся лицом к Марион. Повесив клобук на руку, он надел на себя наручники. Накрепко – нельзя было допустить, чтобы его тело освободилось и сбежало, пока самого Мэттью в нем не будет.
Заменить тело было невозможно.
Сделав глубокий вдох, он закрыл глаза и скованными руками натянул на
