— Я подумала, — совершенно разнеженным голосом сказала она, — что у нас все неправильно! Знаете, милорд, меня всегда учили, что порядочная девушка знакомится с мужчиной, соглашается выйти за него, целуется, потом свадьба, а потом дети. Ну, иногда поцелуи только после свадьбы, если девушка воистину порядочная! А у нас что?
— И что же у нас? — поддержал неизвестную еще игру Эйнар.
— Сначала я обзавелась детьми, потом случился поцелуй, а со свадьбой вообще вышло удивительное безобразие! Вы негодяй, милорд супруг мой, и разрушитель традици-и-оу-у…
Она бы возмущалась гораздо убедительнее, если бы на последнем слове не зевнула так сладко и не прильнула к нему, горячая, дурманно пахнущая и едва не мурлычащая.
— Я не хотел, — усмехнулся Эйнар, укрывая ее одеялом. — Не беспокойтесь, миледи, теперь все будет правильно.
…Он проснулся под утро, словно кто-то толкнул. Вздрогнул, но тут же напомнил себе, что вставать рано нет нужды. Дорога с обеих сторон будет пуста до самой весны, разве что кто-то случайный проедет, но на это есть караулы. А у него — несколько дней ожидания нового коменданта, потом сдать дела и собираться. И новая жизнь… С женщиной, что спит рядом, подложив узкую ладошку под щеку, разомлевшая, теплая, умилительно посапывающая. Неожиданное счастье, что он сначала — дурень такой — принял за наказание. Но теперь Эйнар благодарил богов, что вытерпел клятые два года, ни разу не уступив требовавшему сбросить напряжение телу. Да, это не было бы изменой в глазах людей, но сам бы он знал, что испачкался, взяв кого-то в постель не по любви, а лишь из животной жажды. Может быть, глупо. Может быть, даже не по-мужски — от него-то никто никогда не ждал целомудрия. Но оно того стоило. Не считая юношеских забав до встречи с Мари, у него в жизни всегда была только одна женщина — жена. Других просто быть не могло. Сначала — рядом с нею, потом — потому что она заслужила чистую память о себе.
А сейчас он был рад, что пришел ко второй женщине в своей жизни чистым, не способным испачкать ее даже в мыслях или случайным грязным воспоминанием. И был уверен, что она ответит тем же, просто потому что иначе быть не может.
Он лежал в полумраке и слушал ее дыхание, а в окно струился слабый белесый свет — там шел снег. Крупные хлопья пролетали мимо, плавно опускаясь на двор, и Эйнар, хоть не видел его, знал, что мягкая белая пелена укрывает Драконий Зуб, как огромное одеяло. Ложится на крыши, камень двора и ветки вяза. Но также он знал, что будет весна, и вяз зазеленеет вновь, пусть и одной половиной, упрямо утверждая торжество жизни. А в горах, стоит сойти снегу, расцветут фейелы, хрупкие, но стойкие, похожие на спящую рядом женщину. Его Подснежник, стальной, но с любящим живым сердцем, которому он больше никогда не позволит замерзнуть.
