– Я беременна, – пробормотала Надя. – Все в восторге, особенно мой супруг. А я в ужасе, потому что это не его сын. Я зачала во грехе, в страшном грехе, зачала от чудовища!
Я набрала побольше воздуху, словно собиралась с головой кинуться в воду с высокого обрыва. И кинулась, выпалив:
– Знаю. Я видела вас тогда, той ночью.
Надя уставилась на меня с изумлением, которое сменилось недоверием, а потом отвращением:
– Что ты измышляешь?! Как ты могла видеть?! Вспомни, какой ты была!
– Не знаю как, – честно призналась я, – но я видела, как он увлек тебя на кладбище… и… – тут я пробормотала что-то невнятное, не зная, как словами выразить то, что происходило между Надей и знахарем. – Видела, как ты потом дотронулась до колышка, как тебя опутали волосы… Я закричала, а потом ты подняла крестик, и только это тебя спасло от колдуна!
Надя смотрела на меня, у нее были огромные глаза, которые казались еще больше из-за прихлынувших к ним слез:
– Значит, это в самом деле ты… это ты кричала: «Крест, Надя! Крест!»… Я думала, мне почудился твой голос. Но напрасно ты меня спасла. Лучше бы мне там сразу погибнуть, чем взять на себя грех. Я только тебе доверю тайну. Впрочем, кажется, и Василиса о чем-то подозревает… Я нашла одну женщину, которая может… она может…
Надя залилась слезами и почти неразборчиво проговорила:
– Не знаю, останусь ли жива после того, что она со мной сотворит, поэтому вот решила заранее приготовить, кому что раздать. Ты не думай, тут не пустая коробочка, в ней разные мелочи, которые тебе всегда нравились, браслетик стеклярусный, помнишь?..
– Оставь этот браслетик себе! – прошипела я. – Не смей брать греха на душу! Ты должна сохранить этого ребенка! Знаешь, что услышала я, когда лежала на могиле Саровского праведника? Да-да, он говорил со мной! Упрекал меня в маловерии, потому что он не позвал бы меня к себе, если бы не намерен был исцелить. Наставлял, как жить мне дальше. А еще сказал: «Позаботься и о подруге своей и вразуми ее в минуты слабости и безумия. Убереги от ложного шага! Дитя ее вернется сюда однажды и содеет добро для веры русской. Спаси его!»
Я запомнила слова праведника от первого до последнего и сейчас все повторила их Наде, пропустив только одно: что он назвал будущее дитя ее лютым. Уж не знаю, что это могло значить: то ли станет он зверски злобным человеком, то ли это был намек на его отца, злого колдуна. Но я не решилась расстроить Надю – а такое слово кого угодно могло бы не то что расстроить, а просто убить! – вот я и пропустила его.
Несколько мгновений она смотрела на меня изумленно, потом нерешительно прошептала:
– Ты это сейчас придумала, чтобы меня отговорить? Да?
– Сама посуди, разве посмела бы я солгать от имени праведника, который спас мне жизнь, а не только здоровье? – ответила я, от души надеясь, что спаситель мой, который, конечно, слышал сейчас наш разговор, простит мне умолчание всего лишь одного слова. Ведь я так поступила только из жалости к Наде, только для того, чтобы наверняка отговорить ее от…
(Нескольких страниц нет)
Сырьжакенже, наши дни
«Это Верьгиз воет, – поняла Женя. – Верьгиз где-то близко, он думает, что мы окружены на кладбище, что мы уже в его когтях, зубах… да пусть думает что угодно!»
– Бежим! – Она схватила Трапезникова за руку и ломанулась сквозь заросли.
– Верьгиз думает, что мы еще на кладбище и что нас там рвут на части восставшие из могил упыри и упырицы? – пропыхтел Трапезников, послушно метнувшись за ней.
– Тебя, – бросила Женя через плечо.
– А тебя? – удивился он.
– А меня нет.
– Это почему?
– Догадайся! – буркнула Женя.
Трапезников покосился на нее, обгоняя:
– Верьгиз на тебя виды имеет, что ли? Поэтому и напал на тебя в городе? Поэтому и сюда притащил? Об этом говорила бабка? А руки зачем собирался тебе отрубать?
– Чтоб не рыпалась, – выдохнула Женя.
– А в воду зачем запихал?
– А чтоб до кондиции дошла, – невольно прыснула Женя.
– Типа вымачивал? – ужаснулся Трапезников. – Он антропофаг?
– Не удивлюсь, – вздохнула Женя. – Но погоди, постой-ка. Ты представляешь, куда мы несемся? Где дорога?
Трапезников принялся добросовестно озираться, недоуменно хмуря брови. Впрочем, Жене сейчас было все равно, знает он путь к спасению или нет. Она остановила Трапезникова потому, что ей было просто необходимо сейчас, прямо сейчас посмотреть на него – на человека, которому предстояло стать ее мужем. Вот они бегали туда-сюда уже черт – Чертогон! – знает сколько времени, держались за руки, бросались друг другу в объятия, тряслись от страха, но она как бы впервые увидела его: высокий, худой, может быть, слишком широкоплечий для этой своей поджарой стати, длиннорукий и длинноногий, этакий баскетболист… Глядя на Трапезникова, Женя вспомнила свою первую любовь – Юрку Котельникова из 10 «А» класса той же 57-й хабаровской школы, где училась и она – правда, в 8 «Б», детсад, не имеющий никаких шансов на внимание старшеклассника. Всеми правдами и неправдами Женька пробиралась на тренировки школьной баскетбольной команды, чтобы посмотреть, как вытягивается Юрка перед кольцом, как аккуратно закладывает туда мяч, как напрягаются мышцы его длинных ног в красных атласных спортивных шортах, как взлетают надо лбом его светлые волосы, как блестят глаза…
Не то чтобы Трапезников был похож на Юрку Котельникова, вот разве что волосы у него были светлые и так же взлетали, как будто он замер в прыжке, вернее, в полете. Таким она увидела Трапезникова впервые, таким он запал в ее сердце, и никакие прабабушкины предсказания тут были ни при чем: ведь Трапезников явился ей в момент краткого беспамятства, которое настигло ее на крыльце Дома культуры на Покровке. Это было страшное видение, которое недавно воплотилось в явь на кладбище, и Женино сердце ёкнуло так же, как в первый раз – и не только от страха! Дело было в том забытом состоянии восторженного ожидания чуда и счастья, которого Женя не испытывала со времен своей первой девчоночьей влюбленности, о котором забыла начисто при встрече с Михаилом Назаровым – и которое вдруг воскресло в душе именно при виде Трапезникова.
Да, знала, знала прапрапрабабушка Евгения Дмитриевна, что напророчила прапраправнучке Женечке! Вот только жаль, не научила, как ей этого самого Александра Николаевича Трапезникова к рукам прибрать. Ее собственная любовная история осталась на вырванных из дневника страницах, поучиться внучке было не на чем. А вышеназванный Александр Николаевич, похоже, нескоро излечится от скорби по законной супруге. Вон как задрожали его руки, когда нашел ее платье в том шкафу, вот с какой болью спрашивал: «Валентина,
