Тут Леха схватился за голову, а Вася заржал и принялся хлопать в ладоши. И воскликнул:
– Как же я соскучился по всему этому! В Москву, в Москву, в Москву!
И наотрез отказался хотя бы прикрыть срамоту брезентом.
На борту ящика красовалось русское слово из трех букв. Большое-пребольшое, черной краской, и высохло уже, никаким растворителем не возьмешь.
Леха готов был перед судом поклясться, что Ломакин в самолете всю дорогу сидел неподвижно, закрыв глаза. Попросил у командира разрешения законнектиться с воздушным судном; прилепил себе за ухо, где у него выход нейрошунта, проводок с магнитным штекером, воткнул другой конец в разъем бортовой сети – и отрубился. Это было любимое состояние Ломакина, он так медитировал: сливался с техникой и следил за ее самочувствием.
– Олег Иванович, я всё понимаю, но как вы это сделали?! – спросил Леха, провожая взглядом танковоз и прикидывая, сколько времени понадобится, чтобы снимок ящика попал в ЦРУ, оттуда в СВР, а оттуда или куда надо, или куда не надо, или вообще никуда, но вот это, конечно, вряд ли.
– Значит, пока еще не всё понимаешь.
Леха скрипнул зубами. Ломакину-то наплевать на «организационные выводы». Он пилот высшей категории, белая кость, и знать не знает, что на свете есть такие страшилки, как лишение премии или понижение в должности. Когда начальство матерно рычит, это точно не про наших пилотов; их на работе чаще пытаются убить, чем обругать. Ломакин совсем не учитывает, что рядом зеленый сотрудник, переживающий трудный период в карьере. Пилоту в худшем случае пальцем погрозят, зато отыграться на молодом у нас – святое.
А Ломакин, он выше унылой прозы жизни. Ему шунт ставили в Сан-Эскобаре – потому что больше нигде не ставят нейрошунты, – и этим всё сказано о человеке. Не каждого пошлют в Сан-Эскобар работать. Далеко не каждому тамошняя хунта предложит нейроинтерфейс. И черт знает каким фанатичным технарем надо быть, чтобы в сорок лет согласиться на рискованную операцию. Сколько вообще в «Рособоронтехе» пилотов с шунтами? А в мире?
Секундочку. Шунт!
– Сервисный манипулятор? – несмело спросил Леха. Тихонько, чтобы можно было сделать вид, будто он просто размышляет вслух. – Сервисный манипулятор в грузовом трюме. И баллончик краски…
– Мне это показалось забавным, – небрежно бросил пилот.
– А мне теперь мало не покажется! – огрызнулся Леха.
Ломакин поглядел на свое временное начальство сверху вниз и неопределенно хмыкнул. Это могло означать что угодно. Леха понятия не имел, как старший товарищ к нему относится. Ну да, пилоты и вообще «производство» не особо ценят кабинетных работников. Какого они мнения об отделе продаж, в натуре не бином Ньютона: о нас все и всегда плохого мнения. Но конкретно сейчас два конкретных человека за девять тысяч километров от дома – не будут же ссориться, верно?
Им надо всего-то продать изделие и улететь отсюда. Ломакин в этом участвовал, наверное, раз двадцать. А Негр Вася сто раз такое устраивал. А у Лехи завтра первый выход на публику – и не исключено, что последний.
Леху сюда, в общем-то, послали, чтобы он провалился. Всучили некондиционный товар; отправили даже не в жопу мира, а в жопу Африки; и как нарочно, к самому эксцентричному африканскому диктатору. И Леха в принципе может себе это позволить – облажаться в полный рост, написать заявление «по собственному» и уйти, – но, извините, не доставит такого удовольствия начальнику отдела. Старый дурак приревновал молодого сотрудника к девице, которую Леха даже руками не трогал. Нет, ну было один раз по пьяни на корпоративе, но больше никогда и ни за что. Нельзя увольняться по такому ерундовому поводу. Надо остаться в строю хотя бы из вредности. Правда, одной вредности маловато будет, некоторая поддержка в разумных пределах не помешала бы. Пока что от Ломакина не помощь, а расстройство. Забавно ему, видите ли…
Сквозь цепь автоматчиков просочился солдат с подносом: три стакана прозрачной жидкости, лимонные дольки, маслины, тонко порезанное мясо. Леха открыл было рот, чтобы вежливо отказаться, но Вася его опередил.
– Добро пожаловать в Лимпопо, – сказал он неожиданно строго. – А это лекарство от Лимпопо.
Благоволите принять дозу. Иначе вас ждет как минимум расстройство желудка, а из меня консул Тёмкин вынет душу и вставит обратно не тем концом!
– Мы же… это… Из зимы приехали. У нас акклиматизация… – промямлил Леха.
– Счастлив тот, кто не замечает, лето теперь или зима, – загадочно отозвался Вася.
Леха обреченно выдохнул и проглотил «лекарство» залпом. Неизвестно, спасло ли оно от расстройства желудка, но буквально через минуту проблема неприличного слова на ящике показалась скорее анекдотом, нежели трагедией, и он мысленно рукой махнул: будь что будет.
И вспомнил про надпись только под вечер, когда Васе пришло в голову похвалиться своей изобретательностью.
И тут уж Леха терпел-терпел, а потом не выдержал и сказал Васе, что думает по этому поводу.
А потом консул Тёмкин сказал.
А потом Ломакин сказал, что завтра рано вставать.
И удивительное дело, но все с ним согласились. А завтра была война.
Глава 4
Das Boot
5 ноября 2049 года, пятница
профессиональный праздник: День военного разведчика
время: после полудня
температура: +28 ˚С, без осадков
В луже у дальнего берега высохшей реки лежал единственный в мире военно-воздушный тактический крокодил. У него всё было хорошо.
Леха сидел на башне, тупо глядя в планшет. У Лехи всё было плохо.
Карта, еда и патроны – что еще нужно хорошему человеку в плохих обстоятельствах? В любом фильме про нападение инопланетных гадов, атаку террористов или зомби-апокалипсис – короче, всегда, когда отставному бойцу спецназа предстоит в одиночку спасать мир, – первым делом герой выясняет, где он, и проверяет наличные ресурсы. Чтобы сразу иметь четкий план: куда идти, чего жевать на ходу и чем убивать врагов.
С определением на местности Леха справился: если верить модулю ГЛОНАСС в планшете, «Избушка» временно прописалась в национальном парке неподалеку от стыка трех государственных границ. Судя по карте, до ближайшего чекпойнта между Лимпопо и Матабелелендом можно доковылять за несколько часов пешком даже в офисных туфлях – если не упадешь от обезвоживания или не наступишь на змею. Еще какие-то островки цивилизации оставались слева и за спиной; зато впереди, прямо за руслом пересохшей реки, лежал огромный кусок буша, где не было ничего. Абсолютно ничего на десятки километров. Ботсвана и в лучшие времена не отличалась населенностью, а ее провинция, ныне республика, Селеби-Пхикве, и подавно. Там вся жизнь сконцентрирована вокруг никелевых рудников и никому не интересно бродить по зарослям…
Леха потер глаза. Беда с этими гибкими планшетами. Их можно свернуть в трубочку или сунуть за пояс, и все так делают, и сам он не исключение, а настоящие эстеты вообще носят планшет в сапоге, – только экран от такого обращения быстро затирается. Карту он скачал еще в Москве, самую обыкновенную, и было ей сто лет
