исчезнуть, или еще что-то в этом роде. Вейлс сказал ему, что, разумеется, все это ерунда, и они поссорились, и, кажется, в результате этот человек, отвергая упрек в трусости и суеверии, на самом деле заглянул в книгу, моментально уронил ее, шагнул к краю лодки и…
– Одну минутку, – сказал профессор, что-то записывавший. – Прежде чем вы продолжите рассказ, скажите мне вот что: говорил человек Вейлсу, где он взял книгу или кому она принадлежала раньше?
– Да, – ответил Прингль, теперь совершенно серьезный, – кажется, он сказал, что везет эту книгу обратно д-ру Ханки, путешественнику по Востоку, находящемуся в Англии. Ханки она принадлежала прежде, и он предупреждал о ее необычайных свойствах. Ханки – человек способный, что и делает всю историю еще более странной. Но суть рассказа Вейлса гораздо проще. Она состоит в том, что человек, заглянувший в книгу, прямо перешагнул через борт лодки, и больше никто никогда его не видел.
– Верите ли вы в это сами? – спросил Опеншоу после паузы.
– Да, верю, – ответил Прингль. – Я верю этому по двум причинам. Во-первых, потому, что Вейлс – это человек, абсолютно лишенный воображения, а тут он добавил один штрих, который мог бы добавить только человек с большим воображением. Он сказал, что матрос перешагнул через борт в тихую погоду, а между тем не было слышно никакого всплеска.
В течение нескольких секунд профессор молча смотрел на свои заметки, затем сказал:
– А вторая причина, которая заставляет вас верить этому?
– Вторая причина, – ответил преподобный Льюк Прингль, – это то, что я видел собственными глазами.
Снова наступило молчание, после которого он продолжал свой рассказ в той же суховато-деловой манере. Какими бы ни были его качества, в нем, во всяком случае, не было ни малейшей горячности, с которой обычно психопаты стараются убедить своего собеседника.
– Я уже сказал вам, что Вейлс положил книгу на стол рядом с мечом. Из палатки был только один выход, и случилось так, что я как раз стоял в дверях, глядя в лес, спиной к моему товарищу. Он ворчал, что это просто идиотство – в двадцатом веке боятся раскрыть книгу, интересуясь, почему бы ему самому, черт побери, не раскрыть ее. Тут какой-то инстинкт проснулся во мне, и я начал отговаривать его не делать этого и вернуть книгу д-ру Ханки. «Какой вред это может принести?» – спросил он нетерпеливо. «Какой вред это уже принесло, – ответил я упрямо. – Что случилось с вашим другом на лодке?» Он не ответил. Я знал, что ему действительно нечего мне ответить. Он просто из тщеславия отстаивал свою логическую правоту. «Если уж мы заговорили об этом, – сказал я, – то как вы объясните то, что практически имело место на лодке?»
Но он опять не ответил: я обернулся и увидел, что палатка пуста.
Книга лежала на столе, раскрытая, но переплетом вверх: как видно, он перевернул ее. Меч же лежал на земле около противоположной стороны палатки, и в парусине был виден большой разрез, словно кто-то проложил себе дорогу с помощью меча. Мне бросилась в глаза зияющая дыра в стене, но в нее виднелась лишь темная чаща леса.
C этого дня я больше никогда не видел капитана Вейлса и ничего о нем не слыхал.
Я завернул книгу в коричневую бумагу, приняв всяческие предосторожности, чтобы не заглянуть в нее самому, и привез ее обратно в Англию, намереваясь вернуть д-ру Ханки. Но тут я увидел в вашей статье некоторые замечания относительно подобных вещей и решил приостановить это дело и отнести книгу вам, так как вы – человек с репутацией уравновешенного и без предрассудков.
Профессор Опеншоу положил перо и пристально посмотрел на человека, сидевшего напротив, сосредоточив в этом взгляде весь свой долгий опыт общения со многими совершенно различными типами мошенников и даже с некоторыми эксцентричными и незаурядными типами честных людей. В обычном случае он начал бы со здравого предположения, что вся эта история – нагромождение лжи. В сущности, он и сейчас был склонен считать, что это нагромождение лжи. И в то же время он никак не мог увязать этого человека с его историей. Этот человек не старался казаться честным, как это обычно делает большинство шарлатанов и плутов. Этот человек выглядел честным, несмотря на то, чем он казался.
– Мистер Прингль, – сказал профессор резко, словно судья, делающий неожиданный ход, чтобы уличить свидетеля, – где находится ваша книга в настоящий момент?
Улыбка снова появилась на бородатой физиономии.
– Я оставил ее за дверью, – ответил м-р Прингль, – я хочу сказать – в соседней комнате. Быть может это рискованно, но не менее рискованно, чем другое.
– Что вы хотите сказать? – спросил профессор. – Почему вы не принесли ее прямо сюда?
– Потому, что я знал, – ответил миссионер, – что вы раскроете ее, как только увидите, не выслушав моей истории. Я решил, что после того, как вы ее выслушаете, вы, наверное, дважды подумаете о том, стоит ли открывать книгу. – Затем, помолчав, он добавил: там не было никого, кроме вашего клерка, а он выглядел вялым, медлительным субъектом, погруженным в деловые вычисления.
Опеншоу искренне рассмеялся.
– О, Берридж! – вскричал он. – Ваши волшебные тома будут при нем в полной сохранности, могу вас уверить. Берридж – это настоящая вычислительная машина. Он менее способен разворачивать чужие пакеты, завернутые в коричневую бумагу, чем всякое другое человеческое существо, если только можно его назвать человеческим существом.
Они вместе перешли из внутренней комнаты в контору, и, как только они вошли туда, м-р Прингль с криком подбежал к конторке клерка, ибо конторка клерка была на месте, а самого клерка не было. На конторке лежала выцветшая старая книга в кожаном переплете, без своей коричневой обертки: она была закрыта, но видно было, что кто-то недавно ее открывал. Конторка клерка стояла напротив широкого окна, выходящего на улицу, и в стекле этого окна виднелась огромная дыра, производившая такое впечатление, словно через нее во внешний мир стремительно выбросилось человеческое тело. Никаких других следов м- ра Берриджа не было.
Двое мужчин стояли неподвижно, словно статуи, и, наконец, профессор первый медленно вернулся к жизни. У него был более торжественно-беспристрастный вид, чем обычно. Медленно повернувшись к миссионеру, он протянул ему руку.
– Мистер Прингль, – сказал он, – прошу вас – простите меня за те мысли, которые у меня были; однако никто не может считать себя человеком науки, если игнорирует факт, подобный данному факту.
– Я думаю, – сказал м-р Прингль в раздумье, – что нам следовало бы навести кое-какие справки. Не можете ли вы позвонить ему и узнать, нет ли его дома?
– Не знаю, есть ли у него телефон, – ответил Опеншоу довольно рассеяно, – он живет, кажется, где-то в районе Хампстеда, но я думаю, что если кто-нибудь из его друзей или родственников заметит его отсутствие, то они зайдут за справками сюда.
Сможем ли мы дать его приметы, в случае если этого потребует полиция? – спросил м-р Прингль.
– Полиция, – повторил профессор, внезапно выведенный из своей задумчивости. – Приметы… Право, он был так ужасно похож на всех остальных, если только не считать его круглых очков. Один из этаких гладко выбритых молодых людей. Но полиция… Послушайте, что же нам теперь делать с этой сумасшедшей историей?
– Я знаю, что нам делать, – решительно ответил преподобный Прингль. – Я отнесу сейчас книгу прямо к этому чудаку доктору Ханки и спрошу его, что за дьявол скрывается за всем этим. Он живет не очень далеко отсюда. Я быстро вернусь и расскажу вам, что он говорил по этому поводу.
– О, это превосходно, – выговорил, наконец профессор, видимо довольный, что может хоть на минуту избавиться от ответственности.
Он сидел в своем кресле, когда те же быстрые шаги послышались на тротуаре перед домом и вошел миссионер, на этот раз, как быстро отметил профессор, уже с пустыми руками.
– Доктор Ханки, – сказал Прингль внушительно, пожелал оставить у себя книгу на один час и обдумать это дело. Он просил, чтобы мы оба зашли к нему, и тогда он сообщит нам свое решение. Он выразил желание, чтобы вы, профессор, непременно сопровождали меня во время второго визита.
Опеншоу продолжал молча смотреть в пространство, затем неожиданно воскликнул:
– Черт побери! Кто такой этот доктор Ханки?
– Это прозвучало у вас так, словно вы действительно считаете его самим чертом, – и, по-моему, многие думали то же самое, сказал Прингль, улыбаясь. – Он завоевал свою репутацию в той же области, что и вы.
