Амадей согласно кивнул.
Недавно ему стало известно, что неулучшенные солдаты-ауксиларии 52-й экспедиции завели обычай писать перед сражениями прощальные письма домой. Дюкейн искренне одобрял такое поведение: в кланах старой Альбии придерживались схожих традиций.
— Текущая фаза называется «Поднять бурю». Мы следовали данной схеме в центральноафрикейских и пантихоокеанских кампаниях.
Хотя глаза Кафена скрывались за покрытыми изморозью аметистовыми линзами шлема, Дюкейн увидел во взгляде парня вопрос, который ему слишком часто зада-вали за последние полтора столетия. Гая интересовало, какой ценой далось Объединение. Как вышло, что Повелителю Человечества с его двадцатью легионами потребовалось для победы столько времени?
— Слышал о Ржави? — спросил Амадей.
— Да уж слышал, наверное, — снова вставил Таннен.
— Тактика не сработает, — повторил Кафен. — Третий легион так не сражается.
— Я неплохо знаю паренька, с которым мы тут бьемся, и он совсем не так хорош, как считает сам. По опыту знаю: любой битвой можно управлять только до ее начала. Потом уже неважно, кто ты: африкейский техноварвар, орк или… ха, даже воин Легионес Астартес. На поле боя все ведут себя одинаково.
Гай покачал головой, но вслух возражать не стал.
Пожав плечами, Дюкейн снова повернулся к стене, повесил болтер за ремень на плечо и уперся сабатоном в промерзший рокрит, словно решил перелезть через преграду.
— Просто надо немного подсластить приманку.
Мозес Труракк резко потянул ручку управления влево. Он намеревался выполнить маневр уклонения, однако слишком отзывчивый перехватчик «Ксифон» завалился на левый борт. Выстрелы навскидку обожгли фонарь кабины, зацепили дернувшееся вверх правое крыло, и пилот выругался по-медузийски, с множеством согласных звуков. Перегрузки вдавили Мозеса в фиксаторы — незнакомая ему машина жестко вошла в разворот. До предела напрягая свой генетически измененный организм, Труракк поднялся над креслом. Наклонившись вперед, он мельком заметил черный клин: тяжеловооруженный вражеский самолет проскочил вперед.
— Такого вы не ждали, — саркастично буркнул Мозес.
Создав шаблонные мыслеобразы ободрения и единства цели, Труракк направил их мятежному духу «Ксифона» через интерфейсный кабель, подсоединенный к черепу ниже затылка. Следом пилот с трудом отвел аугментическую левую кисть от приборной доски и обеими руками сжал рычаг управления. Закрылки яростно завибрировали, перехватчик начал выравниваться. Стиснув зубы, легионер простонал от натуги: казалось, он поднимает машину своими силами.
— Ты отзывчивая, только когда тебе надо!
Как только дрожь в животе подсказала Мозесу, что сейчас «Ксифон» совершит переворот в другую сторону, воин, преодолевая жестокие перегрузки, сдвинул вперед рукоятку газа. Одновременно он ослабил нажим на ножную педаль руля управления — и машина, снова вдавив Труракка в кресло, стремительно понеслась вверх. Перехватчик пролетал то выше, то ниже неприятельского ударного истребителя, пока оба летчика петляли, стараясь зайти сопернику в хвост.
Возникла патовая ситуация. Через полдюжины таких витков пилот более мощной «Молнии-Примарис» усилил тягу ускорителей и вышел из боя.
Мозесу пришлось его отпустить.
«Ксифон» обладал до нелепости отменными летными характеристиками. Он мог похвастаться феноменальными показателями минимальной скорости разворота и чуткости управления. В атмосфере перехватчик демонстрировал такую же поворотливость, как в пустоте. Но при всех своих преимуществах эта машина безнадежно уступала «Молнии-Примарис» в обычной маневренности.
Воспользовавшись временной передышкой, легионер заглушил несколько тревожных сигналов, требовавших его внимания, и устранил потенциально опасный дисбаланс топлива в резервуаре правого борта.
Конструкция «Ксифона» была настолько сложной, что это вредило ему. Перехватчик оказался легковесным и маломощным. Компромиссные решения в проекте силовой установки, способной работать и в вакууме, и в самых разных атмосферах (даже таких негостеприимных, как на Весте), привели к тому, что в бою пилоту приходилось то и дело уделять ей внимание.
Труракку даже цвет корпуса не нравился.
— Легче работай элеронами, — посоветовал Ортан Вертэнус. Мозес оглядел медно-красные пояса облаков, стянувшиеся на его самолете, но не отыскал брата-ведомого. — И не надо так агрессивно давить на ручку. Машина хочет летать, брат. Не мешай ей.
— Я отлично разбираюсь во всех тонкостях управления имперскими самолетами.
— Но любишь ли ты ее, брат?
— Мои чувства к делу не относятся. И мой перехватчик не имеет пола.
— Я же знаю, ты говоришь с ней, когда вы наедине.
— Заверяю тебя, что это не так.
Из хрипящего динамика-аугмиттера на приборной панели донесся легкий смешок.
— По-моему, у Шекспира сказано: «Мой брат слишком щедр на уверения»[2]. Битва — нечто большее, чем цифры и углы атаки. Это состязание.
Фонарь кабины Труракка задрожал — над бронестеклом промчался пурпурный «Ксифон» Вертэнуса с опущенными крыльями. Их концевые обтекатели были загнуты вниз, и самолет напоминал стервятника с Фелгарртского[3] хребта, который прижал перья к телу, чтобы спикировать на кусок гниющей плоти. За двумя облегченными турбинами в густых вспененных облаках тянулись белые полосы. Мастерски управляя машиной в гравитационном поле Весты, Ортан на полном ходу пролетел над носом перехватчика Мозеса.
— Пижон, — пробормотал тот.
— Ты вообще стараешься, Железная Рука? — Боксировал Палиолин, командир авиакрыла. — Мне говорили, что ты лучший боевой пилот клана Вургаан по числу подтвержденных побед!
— Эта информация верна, — сухо ответил Труракк.
Совместные учения Третьего и Десятого предложил устроить владыка Манус, желавший проверить на прочность укоренившиеся методы и пробудить соревновательный дух в воинах с обеих сторон. Что ж, честь легиона была важна, но честь клана — еще важнее, а личная честь — превыше всего. Мозес не сомневался, что с ним согласится любой боец Железной Десятки.
— Дайте мне время, — произнес пилот. Он хотел добавить: «И самолет, который управляется лучше пергаментного аэроплана», но промолчал. Ни один одаренный умелец не ругает свои инструменты.
— Прости, если я грубо выразился, — сказал командир авиакрыла, ощутив, что Труракк замыкается в себе. — Возможно, я на твоем месте тоже не показал бы всего, на что способен.
— Да, ты не видел, на что я способен. Но еще увидишь. Я не подведу моего примарха.
— Хорошо сказано, брат.
С бортового когитатора Палиолина поступил сигнал, который, пройдя через алгоритмы распознавания в подфюзеляжном ауспике «Ксифона», возник на экране Мозеса в виде значков, символов и организационных фигур уровня
