И я отчетливо понял, когда к нашему живому оркестру примешалась еще одна партия. Метрах в пятидесяти впереди кто-то брел ломаной походкой пьяного.
Вразнобой щелкнули предохранители. Бродяга принюхался и оскалил пятисантиметровые клыки.
Навстречу нам, пошатываясь, шел человек в застегнутом под горло длинном плаще. В свете фонарей стало заметно, что полы его одежды разорваны и свисают клочьями. Путник был лохмат, грязен и неимоверно тощ. Он брел в полной темноте, без фонаря, спотыкался, падал, рассекал руки в кровь, поднимался и, покачиваясь, продолжал идти и причитать.
– …И в раскаленных могилах там лежат лжеучители, кои наводнили мир перед Концом Света! А я ведь говорил! Говорил вам всем, что придет, скоро придет время для расплаты! Кто меня слушал? Никто. Вы все смеялись, аки демоны, или бежали от меня, как от чумного! И разбойники будут кипеть во рву, заполненном раскаленной кровью! И обольстители пойдут через круги Ада, бичуемые бесами!..
Голос его звучал все громче, отражался от сводов, обращался то в едва слышный шепот, то в оглушительный рык.
Просто еще один свихнувшийся. Ничего особенного. У каждого свой запас прочности, и таких, у кого он иссяк, я видел немало. Кто-то пустил себе пулю в голову, кто-то уходил в боковые туннели, чтобы встретить смерть. Были и те, что бросались под мотодрезины. В основном, старички, конечно, люди, которые видели другую жизнь.
Но нет, мы посыпались не тогда, когда все потеряли. Тогда мы еще в адреналиновом угаре всеми силами хватались за жизнь. А потом прошел год, другой, пятый, и стало понятно, что ничего в корне не изменится, никто не приедет и не вытащит нас отсюда. И долгими вечерами, когда нельзя спрятаться от самих себя в телевизор, запертые, как пауки в банке, выгрызая и отнимая по праву сильного, многие из нашего поколения медленно и верно сходили с ума. И совсем немного времени понадобилось, чтобы выдумать себе новых богов и организовать кружки по интересам и суевериям.
Человек в плаще поравнялся с нашим отрядом, скользнул по каждому из нас безумным взглядом, уставился на меня и замер, прямой, как шпала.
В мертвенно-белом свете фонарей глаза его напоминали стеклянные шарики. От этого взгляда мне стало не по себе.
– Идем дальше, – скомандовал я.
Шагая по туннелю, мы то и дело невольно оглядывались на одиноко стоящую в темноте неподвижную фигуру. Человек в плаще замер, словно превратился в камень, и смотрел в нашу сторону немигающими выпученными глазами.
Спустя пару минут сзади нас раздался жуткий вой, переходящий в хохот.
Шум спугнул стаю химерок. До этого они мирно дремали, зацепившись когтистыми лапками за сводчатый потолок, а теперь сорвались со своих мест и с неимоверной скоростью разлетелись по туннелю. Вокруг хлопали сотни кожистых крыльев и раздавался пронзительный писк.
Мы же двинулись дальше, в сторону «Октябрьской», туда, где вдалеке маячил призрачный бледно-желтый огонек.
Глава 2. Фонарь
Подойдя ближе, мы увидели, что наш источник света оказался одиноко висящим над путями электрическим фонарем. До нас доносился неуютный скрежет ржавой цепи. Однако теплый оранжевый свет тускловатой лампы навевал ощущение безопасности и покоя. Если здесь есть лампа, значит, до «Октябрьской» осталось всего ничего.
Во главе нашей цепочки шел Ермолов.
– Почти пришли, – обрадовался он, указывая пальцем на покачивающийся от залетевшего в туннель ветерка фонарь.
Отряд заметно приободрился и зашагал быстрее.
Все устали идти в кромешной темноте, не расслабляясь ни на минуту, устали вглядываться в колышущиеся тени.
Все, что находилось между безопасными островками станций, могло таить в себе угрозу – спереди и за спиной, на скругленном потолке и в многочисленных люках под ногами, в трещинах стен и в десятках служебных комнат, не говоря уже о заброшенных технических коридорах, то и дело ответвляющихся от основного туннеля.
Ермолов первым заметил неладное. Он поднял руку, жестом приказывая нам остановиться, перехватил автомат и в одиночку двинулся вперед. Через несколько метров он остановился и после небольшой паузы позволил нам подойти. Мы приблизились и остановились на полшага позади него.
– Что там? – спросила Заря.
Ермолов покачал головой.
– Смотри на фонарь.
Мы все старались понять, что не так с фонарем, но он выглядел самым обычным: опутанный паутиной круглый плафон, тусклая лампа, покрытая ржавчиной цепь.
Разве что, по нашим данным, на «Октябрьской» не было электричества уже много лет, но там могли и генератор собрать, в принципе, ничего удивительного.
Я пошел вперед.
Земля на этом участке пути пошла буграми и покрылась сетью трещин. Мое внимание было занято прежде всего тем, чтобы не оступиться, и поэтому я не сразу понял, что так обеспокоило Ермолова. Но следующий взгляд на фонарь поставил все на свои места.
Я замер. Сделал еще несколько шагов и снова остановился.
Фонарь ни на метр не приблизился к нам, как если бы весь отряд топтался на месте. Я пробежал еще несколько метров. Ничего. Фонарь оставался на месте.
Оглянувшись на своих, я увидел напряженные, настороженные лица людей, которые смутно чувствуют себя жертвами в хитро подстроенной западне.
Наверное, в тот момент и у меня был такой же вид.
– Может, у нас того? Глюки? – осторожно предположил Роман.
– Ага, у всех сразу! – процедила сквозь зубы Заря – И у всех одинаковые!
Я еще раз посмотрел на фонарь, с усилием закрыл глаза – так плотно, что под веками заплясали цветные круги, и снова открыл. Если это был морок, то он уже прочно взял меня в тиски. Тусклая лампа все так же покачивалась на длинной цепи, как живая.
Мое чутье буквально кричало об опасности, но повернуть сейчас обратно и вернуться ни с чем, испугавшись непонятно чего, было как-то до дикости глупо. Вести людей дальше, прямиком в западню – пожалуй, еще глупее.
– Ждите меня здесь, – сказал я, и мой голос неестественно громко раскатился по туннелю. – Пойду посмотрю, что там. Если меня не будет через пятнадцать минут, возвращайтесь на «Проспект», – я постучал пальцем по раритетным часам на руке Романа.
Мне попытались было возразить, но без толку – я точно не собирался подвергнуть неведомой опасности всех разом. Поэтому, взяв Бродягу за ошейник, я без лишних слов двинулся вперед.
Шагая по вздыбленным шпалам, я то и дело оглядывался назад. Фигуры Ермолова, Зари и Романа удалялись, а чертов фонарь постепенно начал приближаться.
Бывают сны, в которых структура реальности меняется, например, когда ты кричишь и не слышишь своего голоса, или твой путь преграждает невидимая стена. Я чувствовал себя чертовски похоже и отдал бы сейчас многое за то, чтобы проснуться в своей палатке на «Проспекте». Пусть в адреналиновом припадке, глотая воздух, как рыба, пусть в холодном поту. Но, видимо, было еще слишком рано, мой сон еще не достиг своего апогея.
Я продолжал идти вперед,
