Священник говорил по-датски, и Свитун, немного владеющий эти языком, притворился, что не понял.
— Ты чего-то хочешь? — спросил он по-английски, очень медленно и малость громковато.
— Денег! Монеты! Серебро! — Священник сделал грязными пальцами жест, как будто пересчитывает деньги в ладони.
— Сколько? — спросил Свитун, по-прежнему медленно.
— Ты не ответил, кто вы такие! — возмутился священник, и я прошептал перевод из своего закутка.
— А что, плата зависит от ответа? — спросил Свитун, и я снова перевел.
Священник ухмыльнулся.
— Да уж конечно! Если вы какие-нибудь нищие бродяги из Восточной Англии, с комариного болота, и везете груз собачьего и гусиного дерьма, то постой обойдется дешевле, чем проклятым западным саксам в кольчугах из Франкии и везущим вино из Нейстрии! Вы западные саксы?
— Он — да, — изрек я ответ, — а ты кто такой?
— Отец Ингвилд, и твой господин должен мне по шиллингу за корабль. Три шиллинга за стоянку на ночь, — он глупо ухмыльнулся, зная, насколько требование нелепо.
— Три пенни, — предложил Свитун, прекрасно понимая, о чем речь.
Я перевел, и Ингвилд нахмурился.
— А это кто такой? — спросил он Свитуна.
Священник меня не видел, поскольку я был в тени и завернулся в плащ.
— Мой арфист, — ответствовал Свитун и позволил мне перевести. — Он так уродлив, что предпочитает не показываться.
— Три пенни — этого мало, — заявил Ингвилд, вполне довольный объяснением Свитуна. — Пусть будет шесть.
— Три, — настаивал Свитун.
— Пять.
— Три!
— Ладно, — Ингвилд снова ухмыльнулся, потому что торговался на английском и явно верил, что ему удалось обвести нас вокруг пальца. — Так кто же ты?
Свитун выпрямился и глянул на него сурово.
— Я принц Этельстан, — провозгласил он, — сын Эдуарда Уэссекского, этелинг западных саксов, послан сюда отцом и его сестрой, Этельфлед, госпожой Мерсии.
Ингвилд зачарованно уставился на него. Он открыл было рот для ответа, но лишь беспомощно что-то промычал. Я велел Свитуну врать уверенно, так он и сделал, и теперь стоял в горделивой позе, глядя коротышке-священнику прямо в глаза.
— Ты... — наконец-то смог промямлить что-то Ингвилд.
— Называй меня господином! — рявкнул Свитун.
— Называй его господином, — тотчас проревел я.
Ингвилд оглядел корабль, но не увидел ничего кроме усталых воинов с крестами. По правде говоря, принц Уэссекса не заплыл бы так далеко на север без своих советников, священников и устрашающей стражи, но Ингвилд отродясь не видел на Виире принцев, а я давно уже понял, что люди скорее поверят самой наглой лжи.
— Да, господин, — испуганно сказал он.
— Мы плывем в земли скоттов, — надменно заявил Свитун, — нас послали договориться с королем Константином и принести мир на остров Британия. Ты служишь Константину?
— Нет, господин!
— Так мы еще не в Шотландии?
— Нет, господин, тебе нужно плыть дальше на север!
— Так кто же твой господин?
— Епископ Иеремия, господин.
— Вот как! — довольно произнес Свитун. — Леди Этельфлед говорила, что мы можем с ним повстречаться. Он здесь? Могу я его поприветствовать?
— Его здесь нет, господин, он в Джирууме, — Ингвилд махнул рукой на север.
Я почувствовал облегчение и понадеялся, что Ингвилд сказал правду. Я боялся, что Иеремия может отправиться в Беббанбург, хотя это было и маловероятно, если он хочет скрыть свое вероломство.
— Он послал бы тебе свои приветствия, не сомневаюсь, — поспешно добавил Ингвилд.
— Он где-то поблизости? — спросил Свитун. — У нас для него подарок!
— Подарок? — с жадностью переспросил Ингвилд.
— Леди Этельфлед щедра, — сказал Свитун, — и послала твоему епископу подарок, но нам нужно спешить на север!
— Я могу взять подарок! — с готовностью заверил Ингвилд.
— Подарок нужно передать епископу Иеремии, — сурово произнес Свитун.
— Джируум не так далеко на север, господин, — поспешно ответил Ингвилд, — совсем недалеко, господин. В устье следующей реки.
— Мы могли бы посетить это место, — беззаботно сказал Свитун, — если будет время. Но передай епископу, что мы благодарны за безопасный проход по его водам, и попроси его помолиться за успех нашей миссии. Эй, малец! — он щелкнул пальцами, и к нему поспешил Рорик. — Дай мне три пенни. — Свитун взял монеты и передал их Ингвилду, добавив серебряный шиллинг с изображением короля Эдуарда. — Награда за твою обходительность, отче, — снисходительно добавил он, — и плата за молитвы.
Ингвилд низко поклонился и попятился по палубе. В последний момент он вспомнил, что стоит осенить корабль крестом, и пробормотал благословение, а потом отплыл на берег в своей лодчонке, но я знал, что с первыми лучами зари через холмы в Джируум поспешит гонец. По земле было совсем близко, хотя нам предстояло проплыть несколько часов, а значит, Иеремию предупредят, что в его владениях появились три странных корабля. Иеремия мог поверить в то, что мы западные саксы, направляющиеся в Шотландию, а мог и не поверить, но будет знать, что мы христиане, и этого достаточно, как я надеялся.
Конечно, больше всего он боится, что мы — выжившие после нападения Эйнара на Думнок, каким-то образом прознали, что Иеремия разведал местность для викингов, и решили отомстить, но зачем в таком случае мы вошли в Виире и позволили ему получить предупреждение? Эта причина была не единственной, из-за которой я рискнул поговорить с Ингвилдом. Мы легко могли велеть ему убраться и не лезть не в свое дело, но я решил воспользоваться возможностью и выяснить, действительно ли Иеремия в Джирууме. Я настойчиво велел Свитуну не задавать очевидные вопросы — сколько людей у Иеремии или есть ли в устье Тинана укрепления. Иеремия наверняка спросит, не задавали ли мы подобных вопросов, и успокоится, когда узнает, что мы не проявили любопытства. Он будет настороже, но так же и заинтригован при мысли о подарке из далекой Мерсии.
— Возможно, — сказал я сыну и Финану, когда они присоединились ко мне на Эдит после заката, — я слишком много думаю. Слишком умен.
— Он ведь тоже умен, правда? — спросил меня сын. — Я про Иеремию.
— Да, — согласился я, — хитроумен, как крыса.
— И безумен?
— Безумен, хитер, коварен и опасен, — сказал я.
— Прямо как Этне в дурном настроении, — вставил Финан.
— И как он поступит, когда в устье Тинана появятся три незнакомых корабля? — спросил мой сын.
— Если у него есть хоть остатки разума, — ответил я, — то спрячется в форте.
— Он вполне
