И вдруг отец принялся разметывать следы кочергой. Он медленно прошел вдоль всей цепочки, до самой опушки леса, волоча по следам кочергу, а потом, вернувшись к дому и затоптав остатки следов, подошел к нам и сказал:
— Больше ни слова об этом. Неизвестно, чьи это шутки, возможно всего лишь детские шалости. А ты, Ванда, займись своими делами.
Я, признаться, очень удивилась. Никогда я не слышала, чтобы он говорил таким резким тоном. Ванда колебалась. Она еще раз глянула туда, где только что были следы, но все же ступила на развороченный снег и принялась кормить кур. Мать стояла, плотно завернувшись в шаль, сжав губы и стиснув руки.
— Зайди-ка в дом, Мирьем, помоги мне с картошкой, — сказала она.
Мы с матерью зашли в дом, и она беспокойно окинула взглядом соседские дома и городской тракт. Но все соседи уже давно разбрелись кто куда по своим делам. На Зимоярову дорогу больше никто не глазел.
Отец же подошел к окну, что над моей кроватью, и, измерив его длину и ширину, сделал зарубки на палке из поленницы. Потом надел кафтан и шапку, взял топорик и ушел, прихватив с собой палку.
Я проводила его глазами, потом посмотрела на мать. Та выглядывала из окна на двор, который уже вовсю подметала Ванда.
— Мирьем, — заговорила мать, — твоему отцу нужен парень в помощь. Мы попросим брата Ванды ночевать у нас и будем ему за это платить.
— Платить за то, что он у нас ночует? Да если этот Зимояр и заявится сюда, какой прок от мальчишки? — Сказав это, я рассмеялась: придет же матери такая чушь в голову! Мне показалось тогда, что мать шутит, а потом я не могла вспомнить, отчего я так решила. Беседуя с матерью, я чувствовала себя едва очнувшейся от сна; будто бы этот сон еще не до конца растаял.
Но мать резко одернула меня:
— Не смей болтать о таких вещах. Чтобы я больше ничего подобного от тебя не слышала. И ни слова о Зимоярах, ни одной живой душе в городе.
Тут уж я совсем запуталась. О Зимоярах судачат все, кому не лень, — ведь дорога-то теперь рядом. И к тому же завтра базарный день, о чем я поспешила напомнить матери.
— Значит, не пойдешь на рынок, — отрезала мать.
Я, конечно, заспорила: у меня же товар из Вышни, его надо продать. Но мать взяла меня за плечи и сказала:
— Мирьем, послушай меня. Брат Ванды будет приходить к нам и ночевать у нас, а мы будем ему за это платить. Тогда Ванда никому не скажет, что у нас побывал кто-то из Зимояров. И ты никому не говори, что он наведывался к нам. — Я промолчала, а мать продолжила, уже мягче: — Два года назад неподалеку от Минаска шайка Зимояров напала на три городка вроде нашего. Они сожгли церкви и богатые дома и забрали с собой все золото до крупинки. Но деревню Йазуда, где жили евреи, они не тронули, все тамошние дома уцелели. Люди решили, что евреи в сговоре с Зимоярами. И с тех пор нет больше ни одного еврея в Йазуде. Ты поняла меня, Мирьем? Никому ни слова о том, что к нам наведывался Зимояр.
Лесные цари, волшебство и разные глупые выдумки оказались тут ни при чем. Теперь мне все стало ясно.
— Завтра я пойду на рынок, — задумчиво проговорила я. Мать хотела было возразить, но я перебила ее: — Если не пойти — все сразу это заметят. Я пойду, продам два новых платья, которые купила, и поболтаю о том, что нынче носят в Вышне.
Мать медленно кивнула, погладила меня по волосам и сжала в ладонях мое лицо. А после мы вдвоем уселись за стол чистить оставшуюся картошку. Со двора доносился мерный стук топора: Ванда колола дрова. Вскоре вернулся отец с охапкой веток. До самого вечера он сидел у очага, обстругивал эти ветки и мастерил из них небольшие решетки, которые потом прибил к оконным рамам.
Пока он работал, мать вязала и, не поднимая глаз от вязания, произнесла:
— Мы тут подумали: не позвать ли нам брата Ванды? Он мог бы ночевать у нас.
Отец, похоже, обрадовался.
— У меня душа не на месте всякий раз, как в доме деньги, — сказал он. — Крепкий парнишка нам пришелся бы кстати. Да и помощник не помешал бы — все-таки я не молодею.
— Может, тогда и коз заведем, — вздохнула я. — Он бы за ними присматривал.
* * *— Мы хотели бы нанять парня в помощь. Чтобы ночевал у нас и помогал по хозяйству, — сказала мне Мирьем в тот день, когда вернулась. — Мы тут решили коз завести, так чтобы он и за козами приглядывал. Твой брат согласился бы на такую работу?
Я не сразу ответила. Сперва я хотела сказать «нет». Все те две недели, что Мирьем не было, я вела записи в ее книгах. Сама вела, в одиночку. Каждый день я совершала свой обход, и каждый день это были разные дома. Потом я возвращалась, готовила обед для себя и для заимодавца, а после усаживалась за стол с книгой, и руки мои слегка дрожали. Я касалась кожи переплета — такой мягкой. Тонкие странички были испещрены цифрами и буквами. Я листала страницы, одну за другой, отыскивая записи о тех домах, где я побывала нынче. Мирьем особой цифрой помечала каждый дом; цифра стояла и напротив имени его владельца. Я обмакивала перо в чернильницу, вытирала кончик, снова обмакивала и писала — очень медленно, старательно выводя каждую цифру. Потом я закрывала книгу, чистила перо и убирала чернильницу на полку. И все это я проделывала сама.
Летом, когда
