— Станешь грозить мне — я уйду и заберу всех своих во владения Зимояров. — Разумеется, это я только бахвалилась. — А ты будешь сохнуть с голоду среди нескончаемой зимы, пока пища твоя не истощится и твое пламя не задохнется в золе и головешках. Завтра вечером ты получишь короля Зимояров. А теперь убирайся и не появляйся до этих пор. Тебя я жалую еще меньше, чем его, — я кивнула на царя, — а это говорит само за себя.
Демон зашипел на меня. Но, возможно, ему было все равно, или он меня тоже не особо жаловал. Поэтому он съежился и гаснущей искрой скользнул назад в Мирнатиуса. Рубиновый отблеск исчез, и Мирнатиус, тяжело дыша, с закрытыми глазами откинулся на подушки. Переведя дух, он повернул лицо ко мне.
— Ты ему отказала, — чуть ли не сердито заметил он.
Я пожала плечами:
— Принимать дары от демонов? Я пока еще в своем уме. Ты думал, откуда проистекает его могущество? Такое даром никому не достается.
Он рассмеялся, немного визгливо и резко.
— Да, фокус в том, чтобы кто-то платил за тебя, — произнес он и закричал на возчика: — Эй, Кошик! Найди нам место, где переночевать! — С этими словами он снова повалился на подушки.
Ему некогда было толком продумать нашу поездку, поскольку мы умчались из дома князя второпях. А сама я произносила напыщенные речи, беседуя с его демоном, и мне тоже было не до того. На ночлег мы могли рассчитывать только в одном месте — в доме скромного воеводы, который ни в какое сравнение не шел с палатами князя Габриэлиуса. В итоге воевода пожертвовал царю с царицей собственную спальню и постель с балдахином. Все остальные кое-как втиснулись в его дом. Опять сильно похолодало, пришлось лошадей и скотину загнать под крышу; снаружи ночевать было холодно, а в конюшнях и так было не повернуться. Поэтому несколько слуг остались ночевать на полу в спальне, вместе с нами. И сбежать у меня не получилось. Демон, правда, нас покинул, зато мой супруг остался.
Моя первая брачная ночь слишком долго повергала меня в неизгладимый и нездоровый ужас. Поэтому я и думать забыла, что существуют вполне заурядные опасности. Например, оказаться в одной постели с неизвестным мужчиной. Я внушала себе, что, к счастью, супруг не очень-то жаждет мною обладать, а уж одну ночь бок о бок мы как-нибудь потерпим. Слуги принялись раздевать Мирнатиуса, и тут он заметил, что я никуда не делась. Он бросил на постель взгляд, полный тоскливой обреченности. Слуги задули свечи, мы улеглись, каждый на своей стороне, и застыли будто неживые. Холод расползался повсюду, и его не сдерживали ни толстые стены, ни огонь в камине. Наконец Мирнатиус издал сердитый вздох и повернулся ко мне, сжав зубы, как осужденный, поднимающийся на эшафот.
Я отстранила его, легонько упершись руками ему в грудь, и уставилась на него в тусклом красноватом свете. Мое сердце колотилось как бешеное.
— Ну, возлюбленная моя супруга, — горько промолвил он: преувеличенно громко и с подчеркнутой нежностью, в расчете на публику.
И я поняла, что он все-таки решился исполнить супружеский долг. Я совсем перестала соображать, побелела как полотно. Там, за балдахином, нас подслушивают четверо слуг. Если я скажу ему «нет» или «не сейчас», тогда… Его рука скомкала подол моей сорочки и потянула вверх; его пальцы пробежали по моей коже.
И я подскочила, невольно задрожав, на щеках вспыхнул болезненный румянец. Громким голосом я томно протянула:
— О, любимый мой! — А сама пихнула сто в грудь со всей силы.
Мирнатиус такого не ожидал. Он опирался на руки и теперь повалился навзничь. Усевшись, он обратил ко мне злющее лицо — а ведь только что вел себя как приговоренный перед казнью. Я наклонилась к нему и яростно прошептала:
— Скачи на постели!
Мирнатиус опешил. И я, чтобы показать ему, сама заерзала на кровати. Старое дерево звучно заскрипело. Он нерешительно присоединился ко мне. Я испустила на потеху публике негромкий стон, и тогда Мирнатиус схватил подушку, зарылся в нее лицом и зашелся от хохота. Я даже слегка испугалась, не вселился ли в него опять демон.
И вдруг смех сменился рыданиями, такими сдавленными, что даже я, сидя рядом с Мирнатиусом под балдахином, еле-еле их слышала — разве что всхлипы в перерывах между приступами слез. Если слуги в спальне что-то и различат, то вряд ли заподозрят неладное: резкие прерывистые вдохи вполне в духе нашего спектакля. А больше ничего.
Я сидела неподвижно, как деревянная кукла. Я не знала, что делать. Мне не хотелось ничего чувствовать по этому поводу. Сначала я про себя презрительно поморщилась: фу, как некрасиво, разревелся прямо при мне. Ждет, что я его пожалею. Но при мне так никто никогда не плакал. Мне бывало страшно, и обидно, и грустно, но у меня внутри никогда не было столько слез. Он напоит меня своими слезами, если скормит демону. Ведь, возможно, демон мало-помалу пожирает и его.
Ты сам виноват, вот что я бы сказала ему. И говорила — только мысленно, снова и снова, сидя возле него и глядя на его тело, измученное, бессильно обмякающее, как снег под солнцем. И все-таки, вопреки собственной воле, я жалела его, точно он наколдовал во мне эту мою жалость. Я под сорочкой подтянула колени к подбородку и крепко стиснула их руками. Буду удерживать свою жалость, пока он не заснет. Я рискнула заглянуть ему через плечо: глаза у него были безжизненные, потухшие, но больше не светились кроваво-алым светом. Он закрыл глаза и уткнулся лицом в подушку.
Глава 18
Я переживала, что Стефану и матери Мирьем тяжко придется — ведь, как мы вышли из хижины, весь путь лежал по снегу. Однако снег порядком подмерз, и мы не проваливались. Только Сергей провалился — раз и другой, — но мы быстро обтрясли снег с его одежды, так что он не успел растаять и Сергей не замерз. И шагали мы совсем недолго. Может, всего каких-то полчаса у нас ушло на все про все, даже на отряхивание Сергея. И вдруг Сергей говорит:
— Кажется, вон дорога.
И правда: мы
