– Спасибо, товарищ комкор. – Комэск кивнул. – Тут мы гуляем, ну, по случаю перевода под ваше начало. Это же ваша песня про конников Буденного? Спойте, а? Всем обществом просим.
– Спой, Кир… – Надя положила свою руку поверх ладони Новикова и чуть сжала. – Я так люблю, когда ты поешь. У тебя в глазах словно васильки расцветают.
Кирилл улыбнулся Наде и, обернувшись к казаку, кивнул.
– Гитара?
– Сейчас будет. – Рыбаков кивнул в ответ. – Не побрезгуйте к нашему столу, ваше… товарищ комкор.
Казаки, увидев, что Новиков вместе со своей дамой встал и направился к их столу, сразу организовали еще два места, а Артем Рыбаков, заткнувший ресторанный оркестр, наигрывавший танго, уже нес гитару.
– Вот… тащ комкор.
Легко пройдясь по струнам большой концертной гитары покрытой черным, кое-где облупившимся лаком, Кирилл мощно, во весь голос запел в ритме кавалерийской рыси.
Под зарю вечернюю солнце к речке клонит,Все, что было – не было, знали наперед.Только пуля казака во степи догонит,Только пуля казака с коня собьет.Из сосны, березы ли саван мой соструган.Не к добру закатная эта тишина.Только шашка казаку во степи подруга,Только шашка казаку во степи жена[217].Эту песню еще не родившегося поэта Кирилл еще не исполнял, но коренастый пожилой аккордеонист, подошедший к их столу, мгновенно подхватил мелодию, и уже на втором куплете умело вплел свою партию, а на припеве негромко, но очень точно вступил ресторанный оркестр.
– Примите от нас… – полковой комиссар Павел Головатов поднес рюмку водки и кусок черного хлеба и со всем уважением поклонился.
– Спасибо, казаки. – Новиков лихо махнул водку, нюхнул хлеба, посмотрел на парней и со словами. – Эх, нет на меня замполита! – ударил по струнам.
Под ольхой задремал есаул молоденький,Приклонил голову к доброму седлу.Не буди казака, ваше благородие,Он во сне видит дом, мамку да ветлу.Он во сне видит Дон, да лампасы дедовы,Да братьев-баловней, оседлавших тын,Да сестрицу свою, девку дюже вредную,От которой мальцом удирал в кусты[218].Кирилл исполнил еще пару песен, после чего вдруг как-то внимательно посмотрел на Надю и, извинившись перед казаками, подошел к аккордеонисту, который был руководителем ресторанного оркестра. О чем-то с ним поговорил, а потом они вместе пошли к сцене.
Новиков сначала наиграл какую-то незнакомую мелодию на рояле, потом пощелкал пальцем, задавая ритм, и набросал несколько строчек на листе нотной бумаги.
Звукоусилительная аппаратура для вокалиста уже не была редкостью, и когда оркестр сыграл вступление, Новиков, чуть склонившись перед массивным никелированным микрофоном, запел:
На ковре из желтых листьевВ платьице простом,Из подаренного ветром крепдешинаТанцевала в подворотне осень вальс-бостон.Отлетал теплый день,И хрипло пел саксофон.И со всей округи люди приходили к нам,И со всех окрестных крыш слетались птицы,Танцовщице золотой захлопав крыльями…Как давно, как давно звучала музыка там[219].Необычный ритм и мелодия захватили слушателей настолько, что многие вставали, желая лучше рассмотреть происходящее на эстраде, а Надя, которой пел Кирилл, тихо млела от осознания, что именно ей адресована эта такая странная, но такая красивая песня.
Но были еще двое крайне заинтересованных слушателей.
Композиторы Дмитрий Яковлевич Покрасс[220] и Исаак Осипович Дунаевский, сидевшие недалеко от эстрады, с удивлением, переходящим в изумление, наблюдали импровизированное выступление Новикова, а Дунаевский еще и набрасывал интересные гармонические ходы в блокноте.
– Нет, ты слышал? – Покрасс проводил уходившего от эстрады Новикова взглядом и вопросительно уставился на коллегу. – Это вообще кто? Почему я о нем совершенно ничего не знаю?
– Знаете, Дмитрий Яковлевич. – Дунаевский усмехнулся. – Это тот самый Новиков, который написал «С чего начинается Родина» и много других песен. Мы еще долго спорили с товарищами, что у этого автора явно отсутствует четкий почерк. Словно ему пишут песни несколько разных авторов. Только вот мы бы их знали, а тут совершенно незнакомый способ композиции. Характерный скорее для джазового музыканта. Кое-кто даже предположил, что это ваших рук дело. – Дунаевский усмехнулся. – И это тот же самый человек, который застрелил покушавшихся на товарища Сталина. Многогранная личность. Широко известен в узких кругах под уважительным прозвищем «Стальной Кир». Или «Сталинский Кир». Да и подруга его тоже дама небезызвестная. Некая «Железная Надежда» – кумир советских девчонок.
– Может, кто-то из птенцов Лундстрема[221]? – Покрасс задумчиво побарабанил пальцами по столу, припоминая, сколько разных историй связано с этим именем.
– Возможно. – Дунаевский пожал плечами. – Но я бы скорее предположил американскую школу.
– Любопытно. – Покрасс внимательно посмотрел на Новикова, вернувшегося за свой столик вместе с высокой красоткой. – Да… не тем занимается товарищ. Не тем.
В ответ Дунаевский расхохотался.
– Да вы на ордена посмотрите! Там же на троих с лихвой хватит.
– А давайте пригласим его на заседание московской секции?
– Хотите принять его в члены Союза[222]? – Дунаевский лукаво улыбнулся. – Интересная мысль. Комкор[223], орденоносец, да еще и член Союза композиторов… Только вот боюсь, пошлет нас товарищ Новиков…
– Так вот сразу и пошлет? – Покрасс недоуменно поднял брови.
– Не сразу, но далеко. – Дунаевский улыбнулся. – Вы не смотрите, что он тут разошелся. Командиры эти, видать, его знакомые, да и он тут с девушкой. Вообще, насколько я знаю, он человек не публичный и выставляться не любит. А у нас же каждый второй – непризнанный гений, а остальные – гении признанные. Вот разве что если только через Любочку Орлову? Ей отказать невозможно. Пригласить его на закрытый просмотр в Гнездниковский[224], а уж там…
– Хорошая мысль. – Покрасс кивнул. – Можно еще пригласить Милочку Целиковскую[225]. С ее ужасным характером такой покровитель не помешает. – И увидев непонимание на лице собеседника, Дмитрий Яковлевич пояснил: – Это совсем молодая актриса, невероятно талантливая, но столь же невероятно вздорная.
Расходились казаки далеко за полночь, и разговоры, так или иначе, крутились вокруг Стального Кира.
– Да казачьего он рода, я тебе как на духу говорю. Из донских, верно. Али из кубанских… – Рыбаков кивнул. – Надобно у наших, кто с Дона корни выводят, порасспрошать про Новиковых. Верно сыщутся…
– Не надо. – Валерин отрицательно покачал головой. – Не след старое сено ворошить.
– Это почему? – Удивленный казак даже остановился и повернулся лицом к командиру.
– Да сам скумекай! – Михаил растопырил пятерню перед лицом Артема и начал загибать пальцы. – Видал, выправка у него какая? Из старых, кадровых, верное дело. Но не кавалерия и не конный. По походке видать: к шпорам привычки нету. Образован дюже да воспитан гладко. Словечки такие иногда проскальзывают, знаешь, не нашенские. Стало быть, не в Рассее долго жил. Смекаю я: он из Особделовских[226] кадров будет. А вообще, я те так скажу, друже: ты к нему-то не лезь да сторонкой обойди. Целее будешь.
7
Саперная лопатка в руках десантника есть оружие массового поражения.
Инструктор 105-го УЦ лейтенант Кисин…Да, мы – лучшие. Мы передовой отряд Всемирной Пролетарской революции, острие выкованного Партией и Советским Правительством
