Эндрю только хмыкнул, потому что такой вопрос не требовал ответа.
«Самое обидное, что Успенского все предали, – вступил майор. – Адмирал Кёниг пытается его утопить, гражданские мечтают подставить, сын от него фактически отказался… И всем очень хочется, чтобы он сорвался и наделал глупостей. Нельзя сказать, будто у врагов Успенского мало оснований для того, чтобы его не любить. Ты сам знаешь, он совсем не пай-мальчик. Он такой… Русский воин. И сейчас он одинок, как никогда. И очень зол. Пришло время о нем позаботиться. Не скрою, мы это делаем без особого удовольствия. Уж наше ведомство от него натерпелось… Но умнее проявить к господину Успенскому сострадание, чем довести его до нервного срыва. Ты ведь ему друг, лейтенант. Был, во всяком случае».
«Да я… – промямлил Эндрю. – Ну конечно. Нет, разумеется… Только я надеюсь, мне не придется ничего такого… Вы понимаете?»
«Мы знаем о ваших отношениях все, – сказал майор. – Не сомневайся. И мы не шарашкина контора, а военная контрразведка. Мы не предложим тебе ничего бесчестного. Ты просто выручишь человека, попавшего в беду».
«Ага, – сказал Эндрю. – А каким образом? То есть я согласен, да, только если…»
«Вот и чудно! – обрадовался генерал. – Тогда вникай в диспозицию. Сейчас наши люди ставят на флагмане и еще на нескольких судах блокираторы, чтобы в случае чего… Ну, сам понимаешь. Заглушки на реактор и стволы управления огнем. Так что, если Успенский и захочет рыпнуться, ничего у него не выйдет. И он легко сможет пойти на попятный и сказать, что плохого и не замышлял. Понял, как все удачно для него оборачивается?»
«Наверное», – сказал Эндрю без особого энтузиазма.
«Вот именно, – кивнул генерал. – Но тут возникла проблема. Наш адмирал начинает догадываться, что его старший техник ведет двойную игру. Со дня на день Успенский этого человека спишет вниз. И будет искать замену. Ему понадобится квалифицированный технарь, которому Успенский доверяет, как себе. А это кто?»
«Увы, не я, – отрезал Эндрю. – Вы же знаете, наверное, что я после взрыва на «Виггине», едва меня подлатали, явился к Рашену в экипаж проситься. А мне на самом деле не к адмиралу идти надо было, а прямиком в санаторий для лиц с нервными расстройствами. Куда я, собственно, и попал уже через неделю… Рашен, наверное, и не поверит, что я оттуда вышел. Очень плохо со мной было».
«Нет, парень, – сказал майор почти ласково. – Ты его недооцениваешь. Поверь мне на слово, Успенский будет искать тебя. И найдет. И позовет на «Пол Атридес». И ты не откажешься».
Эндрю для приличия несколько минут поломался, хотя внутри у него все пело, а потом согласился, что да, конечно, не откажется.
«Ну и молодец, – сказали ему. – Для начала поздравляем тебя, лейтенант, с условным сроком в пятнадцать лет. Кстати, ты опять лейтенант, и награды тебе вернут. А теперь вали отсюда».
«Это как? – удивился Эндрю. – Так что же мне делать там, наверху?»
«А что хочешь, – ответили ему безмятежно. – Как сердце подскажет».
«Да вы что? – изумился Эндрю. – А если я, допустим, все Рашену выложу про блокираторы?»
«Пожалуйста. Только одна просьба к тебе – не сразу. Оглядись сначала, посмотри, что к чему. А там – решай. Мы тебе ситуацию обрисовали. Твоя задача – спасти Успенского от него самого. Защитить его. Пять лет назад он не разглядел, что ты нуждаешься в помощи. А ты сейчас можешь сделать для него то, чего он не смог для тебя… Подумай об этом на досуге, лейтенант. Ну, счастливо».
В свою лагерную каморку Эндрю вошел шатаясь и без сил повалился на кровать. Он и не думал, что с ним обойдутся так ловко. Эндрю надеялся перехитрить особистов. А вышло, что они его повязали по рукам и ногам. Всего-навсего – предложили решать самому.
А теперь он болтался в невесомости, пристегнутый страховочным концом к стенке, и кусал губу, не зная, что делать.
Зная нынешние обстоятельства адмирала, Эндрю ждал от него силовых решений. У Рашена был под рукой отличный инструмент восстановления справедливости – корабли группы F с преданными экипажами. Малейшие разногласия с офицерами поставили бы адмирала в ситуацию выбора, и он, конечно, нашел бы мирный выход из кризиса. Беречь людей и уважать их мнение было в его характере. Но сейчас и думать не приходилось – группа F жаждала надрать задницу своим обидчикам. Во всяком случае, других мнений Эндрю не слышал. Так что адмиралу ничего не стоило разметать полицейскую эскадру, чтобы обезопасить свой тыл, а потом двинуться к Земле и начать предъявлять ультиматумы.
Эндрю не сомневался, что драка с эскадрой Рабиновича пройдет для группы F с минимальными потерями. А вот столкновение с земной оборонительной системой могло выйти группе боком. Очень много хороших людей погибло бы в бою с другими хорошими людьми только из-за того, что финансистам нужны деньги, а политикам – власть. И если Рашен пойдет на поводу у своей излишне возбужденной группы, так и будет. Эндрю очень боялся, что обида и ярость помутят рассудок адмирала.
В принципе он был недалек от истины. Рашен недаром отлеживался в каюте. Он пережидал тяжелейший припадок злобы. Вот только Эндрю этого не знал и сделал неверные выводы.
Из-за того, наверное, что именно его рассудок помутился от обиды на судьбу. Пока Рашен осторожно и вдумчиво работал над собой, Эндрю, наоборот, отдался эмоциям. У адмирала на шее висело полторы тысячи человек. А Вернер решал сейчас личную проблему. Поэтому Рашен старался успокоиться, а Эндрю все накручивал себя.
Он испугался. Ему теперь было что терять. У него была Кенди.
Как и Рашена, его заботил статус группы F, только в несколько ином ключе. Эндрю тоже считал, что группе больше нельзя стрелять. Он совершенно правильно рассудил, что сейчас Земле нужна только голова Рашена. Но после одного-единственного залпа по своим Земля выпишет ордера на арест всех офицеров.
В том числе и капитан-лейтенанта Кендалл.
Возможно, те, кого захватят живыми, отделаются длительными сроками. Но урановая каторга – та же смерть. Конечно, если Кенди приглянется кому-нибудь из местного начальства, ей будет чуть полегче… Подумав так, Вернер сжал кулаки. Он вдруг представил себе Иву, грязную, исхудавшую, жалкую, с радиационными оспинами на лице, стонущую от боли под невесть каким по счету мужиком… Она еще не знает, что это такое – цепляться за жизнь когтями, зубами и влагалищем. Этого Вернер не мог допустить.
И теперь, глядя на блокиратор и соображая, когда будет умнее обездвижить и обезоружить корабль, Эндрю совершенно не думал о себе. Его волновала только судьба Ивы, которую он в меру своих возможностей намеревался устроить самым лучшим образом.
Он действительно любил эту женщину. И готов был ради того, чтобы она жила, не зная боли, пожертвовать всем. Даже ее любовью.
Ведь Ива сейчас, как и большинство офицеров группы F, хотела только одного – драться, отстаивая свою честь. И как только вскроется причина, отчего ее корабль потерял ход, первое, что она сделает – попробует задушить своего возлюбленного собственными руками. В этом Вернер ни на миг не сомневался. Конечно, был шанс, что потом Ива его простит. Но когда оно будет, это «потом», и не убьет ли его Рашен задолго до этого момента, Вернер тоже не знал.
Ему было стыдно, больно, обидно, противно. Но с каждой минутой он приближался к самоубийственному выбору – на подходе к эскадре Рабиновича активировать блокировки. Полицейские возьмут беспомощный круизер на абордаж, и все пленные, как не оказавшие сопротивления, отделаются разжалованием и увольнением с флота без пенсий и льгот. Это Вернеру объяснил на всякий случай майор-особист, провожая его наверх.
А еще майор показал ему на прощание фотографию.
«Что это?! – воскликнул Эндрю, в ужасе отодвигая снимок. Там было очень много крови, целая лужа, и в ней лежала обнаженная девушка с обезображенным лицом. – Зачем?!»
«Не узнал? – деланно удивился майор. – Конечно, ты же так нажрался, что мать родную не признал бы… А ты, между прочим, именно с этой девицей развлекался».
«Где?!» – обалдело спросил Эндрю, уже предполагая худшее. И худшее не заставило себя ждать.
«В бардаке, куда тебя начальник лагеря возил, – напомнил майор. – Тут, понимаешь, какое дело. Твой
