Сказано — сделано, Джованни де Медичи не из тех, кто бросает задумки на полпути.
— Пьеретта, я понимаю, что тебе хочется стать женой Козимо Медичи. Ты достаточно наслышана о состоятельности моего сына и моем состоянии тоже.
— Синьор Медичи… — смутилась девушка, пока еще надеясь на благополучный исход разговора. Но уже в следующее мгновение после останавливающего жеста Джованни Медичи поняла, что ничего не получится.
— Я не столь богат, как… другие, но даже родство с синьором Никколи не дает тебе право рассчитывать на такое замужество. Козимо обещал на тебе жениться?
— Нет, синьор, — замотала головой девушка.
— Он… обесчестил тебя?
— Нет, что вы! — Пьеретта залилась краской.
Надо же, удивился Джованни, девчонка даже способна краснеть…
Он вздохнул:
— Мы не всегда можем поступать так, как того желает сердце. Козимо слишком молод, чтобы жениться, ему нужно многому научиться. А вот тебе пора замуж. Я дам тебе приданое. Неплохое приданое.
— Я не из-за денег, синьор Медичи, я люблю Козимо.
— Деньги — не лучшая замена любимого, но они не помешают.
Довольно увесистый кошель перекочевал в руки растерянной Пьеретты.
— У меня одно условие, девочка: не давай повода для сплетен о вас с моим сыном и постарайся не попадаться ему на глаза. Не выполнишь эту просьбу, уничтожу.
Глядя вслед спокойно вышагивавшему банкиру, Пьеретта обливалась слезами. Разве она виновата, что родилась пусть не в хлеву, но не во дворце? И в Козимо она по-настоящему влюбилась, как и он в нее. Да-да, женщина всегда понимает, если мужчина влюблен. Козимо хороший, не потому, что сын синьора Медичи, а просто потому, что хороший. Он умный, добрый и скромный, не как его брат Лоренцо. Но синьор Медичи прав, Козимо не для Пьеретты.
И мессир Медичи тоже хороший, он строгий, но добрый. Мог бы просто вышвырнуть Пьеретту из Флоренции, а он денег дал. Флоренция — республика, но золото никто не отменял, потому перед законом все равны, а вот между собой — нет, и девушка-простолюдинка даже в республике не может рассчитывать на замужество с сыном даже самого доброго банкира.
Теперь предстоял разговор с Никколи, разговор, о котором никто не должен знать, как и о его последствиях. Умеет ли этот чудак-философ держать язык за зубами? Оставалось надеяться, что умеет.
— Синьор Никколи, я Джованни де Медичи, отец Козимо.
— Прошу вас присесть, синьор Медичи. Конечно, я узнал вас…
Никколи чуть смутился, он чувствовал, что Джованни пришел не зря, у того серьезный разговор. И дело не в том, что банкиры вообще осторожны в знакомствах, а Медичи и вовсе мало с кем знался, просто было в этом невысоком человеке что-то такое, что заставляло даже самых значительных собеседников чувствовать его волю и тайную силу.
Медичи не стал укладываться на пиршественное ложе, хотя жест хозяина дома указывал именно на такое место, он вообще не стал садиться.
— Синьор Никколи, позвольте мне сразу приступить к делу.
Никколи тоже остался стоять, но не подошел ближе, чтобы не нависать над гостем. Они смотрели друг на друга с откровенным любопытством.
— Синьор Никколи, я уважаю людей, которые знают свое дело лучше других. Вы знаете свое. Я искренне уважаю вас.
— Благодарю… — Никколи просто не знал, что ответить на такое заявление. Медичи словно не заметил легкого смущения собеседника и продолжил:
— Я не был против вашей дружбы с моим сыном. — Никколи напрягся. Неужели Медичи подозревает их с Козимо в сексуальной связи? Но Джованни де Медичи поднял ладони, словно защищаясь от какой-то нелепицы: — Нет-нет, судя по тому, что у Козимо есть любовница, он не занимается содомией, я не о том.
Теперь банкир полез за пазуху и достал оттуда несколько листов.
— Речь пойдет о деньгах. О чем же еще может говорить банкир, не так ли?
Увидев угол одной из бумаг, Никколи понял, что это такое, и помрачнел. Медичи кивнул:
— Вы правильно подумали, синьор Никколи, это ваши заемные расписки. Все. Я верну вам их, если вы вернете мне сына.
— Но я… что значит вернуть сына? Он ваш, я никогда не пытался… я никогда не настраивал его против отца… — Никколи замолчал, повинуясь жесту банкира.
— Я буду оплачивать ваши траты и впредь при условии, что вы не станете препятствовать банковским занятиям Козимо. Он должен стать банкиром, и если подумает, что его будущее в другом, вы сумеете убедить его в моей правоте. Это первое.
Джованни де Медичи медленно порвал листы.
Никколи завороженно смотрел на клочки собственных векселей, предъявление которых не просто разорило бы, но вогнало в нищету. И тут его охватил ужас: вдруг это только копии, разве не мог Медичи копировать векселя, как сам Никколи копировал книги? Но нет, вон на клочке его собственный почерк со знаменитым наклоном вправо и характерное написание двух букв, которое не могли повторить даже ученики.
А банкир тем временем продолжил:
— И второе: я знаю, на что вы потратили полученное наследство, и уважаю ваше увлечение. Можете скупать сколько угодно рукописей и дальше при условии…
Конечно, разве банкир может что-то делать, не ставя при этом никаких условий в свою пользу?
Визит получился коротким.
Перед уходом Медичи вдруг попросил:
— Многие считают меня недалеким и способным видеть только деньги. Прошу вас, не разубеждайте людей в этом. Моему сыну тоже необязательно знать о моем визите и нашем договоре. И не сомневайтесь, Медичи держит слово.
Козимо узнал о договоренности отца с наставником очень нескоро, только когда их обоих уже не было на свете. Не только банкиры умеют держать слово, философы тоже.
Вторым условием Джованни Медичи назвал завещание в пользу Козимо всего, что Никколи будет куплено за время действия договора. Через много лет Козимо действительно получит по завещанию своего учителя большую часть его огромной библиотеки и множество артефактов. А до этого он сам, не задумываясь, много лет выполнял наказ отца: оплачивать все
