— О! — сказала она, проверив телефонную книгу. — У меня неполный список! Некоторые люди все еще ищут комнату, поэтому, может быть, я смогу порекомендовать им «Хоутел-Сити».
Должно быть, она что-то узнала о «Хоутел-Сити», потому что больше никто из участников конференции там не остановился. Время от времени, служащие «Хоутел-Сити» получали звонки из ООН и
Я помню одну забавную сцену, которая имела место в этом отеле. Однажды ночью я смотрел из окна во внутренний дворик. Краем глаза в здании, которое стояло напротив, я увидел нечто, что привлекло мое внимание: это было похоже на перевернутую вверх дном вазу, которая стояла на подоконнике. Мне показалось, что она пошевелилась, поэтому я чуть-чуть понаблюдал за ней, но она не двигалась. Потом, через какое-то время, она немного сдвинулась в сторону. Я не мог понять, что это такое.
Но через некоторое время меня осенило: это был мужчина с биноклем, который, используя подоконник в качестве опоры, смотрел через двор в окно нижнего этажа!
Кроме того, в «Хоутел-Сити» произошла еще одна сцена, которую я никогда не забуду и которую мне очень хотелось бы суметь нарисовать. Однажды вечером я возвращался с конференции и открыл дверь в самом низу лестничного пролета. Там стоял владелец отеля, который, пытаясь выглядеть беспечным, в одной руке держал сигару, а другой что-то толкал вверх по лестнице. Еще выше, женщина, приносившая мне завтрак, двумя руками тянула этот же самый тяжелый предмет. А на самом верху лестницы, на площадке, стояла
Кто такой Герман, черт возьми?
Однажды мне по междугородней линии позвонила одна моя старая подруга, с которой мы вместе работали в Лос-Аламосе. Очень серьезным тоном она сообщила: «Ричард, у меня для тебя печальная новость. Герман умер».
Я постоянно чувствую дискомфорт из-за того, что не помню имен, а потом мне бывает плохо, потому что я не обращаю достаточного внимания на людей. Тогда я сказал: «Да?», — пытаясь быть спокойным и серьезным, чтобы получить больше информации, но вместе с тем про себя думая: «Кто такой Герман, черт возьми?»
Она говорит: «И Герман, и его мать погибли в автомобильной аварии около Лос-Анджелеса. Поскольку его мать родилась именно там, то похороны пройдут в Лос-Анджелесе, в морге на Роуз-Хиллс третьего мая в три часа». Потом она добавляет: «Герман был бы очень-очень рад, если бы ты помог нести его гроб».
Я по-прежнему его не помню. Я говорю: «Конечно, я с радостью это сделаю». (По крайней мере, так я хоть выясню, кто такой Герман.)
Потом у меня появляется идея: я звоню в морг. «Вы проводите похороны третьего мая в 3 часа дня… »
— Какие похороны вы имеете в виду: похороны Голдшмидта или Парнелла?
— Ну, э, я не знаю. — Фамилии мне ни о чем не говорят, мне кажется, что это ни тот, ни другой. Наконец, я говорю: «Это похороны сразу двоих человек. Его мать тоже умерла».
— О, да. Тогда это похороны Голдшмидта.
— Германа Голдшмидта?
— Точно; Германа Голдшмидта и миссис Голдшмидт.
Отлично. Это Герман Голдшмидт. Но я по-прежнему не могу вспомнить никакого Германа Голдшмидта. У меня нет ни одной идеи по поводу того, что я мог забыть; судя по рассказу моей подруги, она уверена, что мы с Германом хорошо знали друг друга.
У меня остается последний шанс: пойти на похороны и заглянуть в гроб.
Я иду на похороны, где ко мне подходит женщина в трауре, которая все это устроила, и печальным голосом говорит: «Я
Похороны шли своим чередом, и, когда настало время по очереди подходить к гробу, я тоже подошел. Я заглянул в первый гроб: там лежала мать Германа. Я заглянул во второй гроб: там лежал Герман — и, клянусь вам, я никогда прежде его не видел!
Пришло время нести гроб, и я занял свое место. Я очень осторожно опустил гроб с Германом, чтобы он покоился в своей могиле, потому что знал, что он бы это оценил. Но до этого самого дня я не представляю, кто такой Герман.
Много лет спустя я набрался храбрости, чтобы признаться в этом своей подруге. «Помнишь похороны, на которые я ходил лет десять назад, Говарда…»
— Ты хочешь сказать Германа.
— О, да — Германа. Знаешь, я не знаю, кто такой Герман. Я даже не узнал его в гробу.
— Но, Ричард, вы же вместе работали в Лос-Аламосе после войны. Вы оба были моими друзьями, и мы часто беседовали вместе.
— Я все равно его не помню.
Через несколько дней она мне позвонила и сказала, что могло произойти: возможно, она познакомилась с Германом сразу после того, как я уехал из Лос-Аламоса — и поэтому немного перепутала время, — но поскольку она так дружила с нами обоими, она подумала, что мы должны были знать друг друга. Таким образом, ошиблась именно она, а не я (как это обычно бывает). Или она просто поступила как вежливый человек?
Фейнман — женоненавистническая свинья!
Через несколько лет после того, как я прочитал несколько лекций первокурсникам в Калтехе (которые были опубликованы под заголовком «Фейнмановские лекции по физике»), я получил длинное письмо от группы феминисток. Меня обвинили в женоненавистничестве из-за двух историй: одна была связана с обсуждением тонкостей скорости, и в ней принимала участие женщина-водитель, остановленная полицейским. Между ними завязался диалог по поводу того, как она ехала, причем я описал те веские доводы, которые она приводила в ответ на определение скорости полицейским. В письме говорилось, что я заставил женщину выглядеть глупо.
Другая история, против которой они возражали, была рассказана великим астрономом Артуром Эддингтоном, который только что узнал, что звезды получают свою энергию из горения водорода в ядерной реакции, продуктом которой является гелий. Он подробно рассказал, как вечером того дня, когда он сделал это открытие, он сидел на скамейке со своей девушкой. Она сказала: «Посмотри, как красиво светят звезды!» На что он ответил: «Да, и в данный момент я — единственный человек в мире, который знает,
Письмо сообщало, что я утверждаю, будто бы женщина не способна понять ядерные реакции.
Я счел, что бессмысленно пытаться ответить на их обвинения подробно, поэтому написал им краткое письмо: «Не сводите меня с ума, мужики!»
Нет нужды говорить, что это сработало не слишком хорошо. Пришло другое письмо: «Ваш ответ на наше
