После обеда с неохотой собираюсь и выхо-жу. Пора возвращаться. Нельзя, когда человеку хо-рошо слишком долго.
Не пойму, то ли в апреле я очень уж был ох-вачен эйфорией возвращения, то ли весной все лучше функционирует, но тогда передвигаться по городу и делать все дела было куда легче. Сейчас же спотыкаюсь на каждом шагу. Все время пута-юсь, где нужно улыбаться, а где от меня ожидают хмурого взгляда и сурово выдвинутой вперед че-люсти. Как все это сложно!
Выбираясь с книжной ярмарки, легкомыс-ленно решаю, что трамваем будет удобнее всего. Трамваи идут переполненные. Топчусь у мокрого столба под табличкой с номерами маршрутов. Сум-ка с книгами оттягивает плечо, но ставить на зем-лю не хочется - очень уж там заплевано. Сверху срывается не дождь и не снег, а что-то мелкое и противное, покрывающее стекла очков гнусной, похожей на слизь пленкой.
С полчаса стою на остановке, наивно рас-считывая, что вот сейчас после этих, грязных и шумных, придет мой, праздничный трамвай - пустой, чистенький, гостеприимный и яркий. На-конец, осознав тщетность и неразумность своих ожиданий, решаю тряхнуть стариной. Быстро и умело втискиваюсь на площадку, одновременно нащупывая рукой металлический поручень над головой. Как говорится, не стареют душой ве-тераны. Раз обретенные, навыки проезда в общес-твенном транспорте сохраняются на всю жизнь.
В трамвае делаю любопытное наблюдение. В толпе стиснутых со всех сторон пассажиров на разные голоса заливаются звонки сотовых телефо-нов. Сами телефоны имеют вид шикарный - лучше тех, которыми мы пользуемся в Америке. Нужно спросить племянника, Саньку, сколько стоит такой телефон и сколько стоят звонки. Интересные, инте-ресные получаются пироги!
Никак не могу связать фрагменты в единую картину - битком-набитые, дребезжащие драные трамваи, модно одетые люди, мобильники…. Сквозь заляпанное трамвайное окно смотрю на остановку через дорогу. Мимо нее, не притор-маживая перед огромной лужей, проносятся "Жи-гули". Волна грязной талой воды накрывает стоящих. Люди деловито и без особых эмоций от-ряхиваются, будто так и нужно, будто "Жугули" эти есть проявление стихийной, не подвластной че-ловеку силы.
Оборзел я в Америке. Все мне не так. Трам-ваи не ходят - плохо; частники не останавливаются - плохо; медленно машины едут - плохо; быстро едут - тоже плохо. Выпадаю я из устройства этой жизни, не пойму его. Раньше понимал, а теперь нет. Точнее, так: раньше я со всем этим внутренне соглашался, а сейчас протестую (про себя, ес-тественно). Внутренне, не внутренне, но в чем-то я себя не так веду, и это неуловимое нечто вызывает моментальную настороженность у продавщиц и чиновников. В апреле я все больше выгуливался, задумчиво обозревая памятные места, может по-этому было все так расчудесно.
Возвращение из Краснодара в Заокский еще больше усугубило общее подавленное настроение. Началось с того, что утром не пришло заказанное накануне по телефону такси. Хотя теоретически день уже не праздничный, а рабочий, транспорт так и не ходит - ни троллейбусы, ни маршрутки. Время около половины седьмого утра. Даже частников не видно на пустых темных улицах. Мы с братом уже всерьез вознамерились идти до аэропорта пешком - что-то около шести километров - когда появляется желающий заработать частник на драных "Жигу-лях". Наскоро распрощавшись с братом, ныряю в воняющую бензином машину, посматривая на часы. В аэропорту выясняется, что можно было не торопиться - не отправлены рейсы даже за вче-рашний день, за 1 января. В холодном аэровокзале безмятежно убивают время около ста пьяных му-жиков. Это очередная вахта нефтяников на пути в Нижневартовск. Буровиков задержка не беспокоит - деньги идут, а выпивать в Краснодарском аэро-порту им больше нравится, чем в Сибири. Далеко ходить не нужно, прямо перед зданием аэропорта ряды киосков со всеми видами и горячительного и прохладительного.
Кроме пьяненьких нефтяников по аэровок-залу мечутся обезумевшие артисты. Они летят на гастроли в Америку. Точнее, не летят, сидят со вче-рашнего дня, а сегодня у них уже отлет из Москвы в Америку, - во всяком случае, должен был быть. Вчера все рейсы зависли из-за снегопада. Ну, а се-годня не летают просто так, по инерции. Как-ни-как, Новый год был позавчера, какие тут еще полеты? Дежурный по аэровокзалу лениво и спокойно врет напирающим. Врет, потому что сказать нечего. Те, кому он врет, тоже прекрасно это понимают, но нужно же им совершать какие-то действия? Осо-бенно горячится полный мужчина в толстом вязаном белом свитере. Громким голосом требует начальника аэропорта. Среди ожидающих с неве-роятной быстротой распространяется весть, что начальник в Объединенных Эмиратах. Отдыхает. Мне, собственно, безразлично, просто стоять на-доело, а сидеть холодно, да и пластиковые стулья заняты отдыхающими пьяными нефтяниками. И вообще, все это чем-то неуловимо напоминает от-деление милиции.
Вскоре с удивлением обнаруживаю, что закрытый грязными фанерными щитами второй этаж представляет собой оазис тепла и цивили-зации. Я думал, что там идет ремонт, а оказывается это зона "улучшенного сервиса". Но чтобы попасть в этот оазис нужно заплатить двести рублей. Еще одна тайна. Во всем мире, если я приобретаю билет на самолет, то автоматически покупаю право на пользование сервисом всего аэропорта. Здесь же мне предоставляют возможность наслаждаться ожиданием, переминаясь с ноги на ногу на за-плеванном и нетопленом первом этаже, а за право обогреться нужно заплатить отдельно. Впрочем, все это чисто теоретические рассуждения, потому что мест там нет. На втором этаже со вчерашнего дня сидят в унылом ожидании две прошедшие ре-гистрацию туристические группы, которые тоже должны были вчера улететь в Москву, а сегодня в Америку. Туристы пролетели еще круче, чем ар-тисты, поскольку теряют свои личные деньги, но чувства выражают менее решительно - во всяком случае они почти не принимают участия в бурных дискуссиях с дежурным по аэровокзалу.
Наконец, в два тридцать пополудни первым поднимается в серое небо самолет, в который за-пихнули пассажиров двух рейсов - и несчастных туристов и несчастных артистов (которым, по-моему, уже
