- В чем собственно дело?! – с заметным раздражением в голосе спросила Даша и плотнее прижалась к Антону, пряча свою наготу. – Отец Максим приказал нам уходить из поселка?
- Отец Максим, он же Максим Иванович Ковряжин, сейчас будет задержан за изготовление наркотиков. Так что, чешите отсюда, пока вас не задержали вместе с ним и с другими жителями поселка. Последняя электричка на Москву уходит от станции через сорок минут.
- Что вы такое говорите, брат Федор?! – возмутилась Даша. – Отец Максим - какой-то Ковряжин?! Отец Максим и наркотики?! У отца Максима чистая душа!
- Заткнись! – потребовал Федор Дуголов и включил рацию. – Оркестр, оркестр, ответь дирижеру.
- Я ему не верю, - проронила Даша.
- А я верю, - отозвался Антон.
- А я не верю. Я никуда из поселка не пойду, - заупрямилась Даша. Чувствуя холод ночи спиной, она животом и грудью плотней прижалась к Гречмакову. Она хотела, чтобы он согрел ее, чтобы непременно остался с ней в поселке.
- Девочка, если ты не уберешься отсюда, то будешь задержана, и, как минимум, станешь свидетелем на суде над наркодельцом Ковряжиным, - спокойно напророчил Федор Дуголов. Но он ошибался. Никакого суда не будет. Через сутки после задержания, Максим Ковряжин умрет в камере следственного изолятора. По официальной версии причиной смерти его будет тромб, закупоривший сосудик сердца. Но сокамерники слышали, как «отец Максим», шептал перед смертью, что не хочет жить без своего поселка, что сдохнет, а не потерпит над собой насилия других смертных сознаний.
- Ну, что?! – обратился Федор Дуголов к присмиревшим Гречмакову и Перехватовой. – Будем знакомиться с группой захвата, со следователем, с судом? Решайте. У вас две минуты. Время пошло, - и направился к дому Ковряжина, командуя в рацию: - Оркестр, я – дирижер. Начинайте концерт.
- Что же нам делать? – глядя на удалявшуюся широкоплечую черную фигуру, встревожилась Даша и почувствовала, как противно холодеет спина, усиливая страх перед будущим.
- Бежим отсюда, - предложил Антон. Терять свободу из-за знакомства с изготовителем наркотиков он не желал. Не о тюрьме он мечтал, а о сытой жизни в Москве.
- Тогда я утром не прочту на лужайке свои стихи?! Так получается?! Так?! – прокричала Даша срывающимся от обиды голосом, разжала объятие и отступила в домик.
- Если ты останешься здесь, то скоро будешь сочинять стихи в тюрьме? Ты этого хочешь?! – психанул Антон, посматривая тревожно на распахнутые ворота.
- Полторы минуты, - донесся от дома отца Максима голос Федора Дуголова.
- Уйти из поселка я не могу! – воскликнула Даша. – Пойми, не могу. Я уже начала сочинять поэму об отце Максиме. Она разлетится по миру, и станет светлой частичкой души каждого человека.
- Ты бредешь, - жестко ответил Антон. - Я не останусь здесь. Я не буду тюрьмой ломать свою жизнь.
- Ты все сказал?!
- Да!
- Прощай! – твердо объявила Даша без малейшего сожаления в голубых глазах. – Ты, как Генка Додедов, теперь для меня чужой – ты из другой галактики. Прощай.
- Прощай, - отозвался Антон и бросился к воротам, к светящимся фарам микроавтобуса, который катился к поселку по лесной дороге.
Даша Перехватова захлопнула дверь домика и порывисто заходила по маленькой комнате, рассказывая рифмованными строчками, как отец Максим в белом плаще скачет на белом коне над Россией; как люди, услышав в небе переливчатый цокот копыт, забывают о вражде. Даша сочиняла вдохновенно; но она не предвидела, что после окончания следствия по делу Максима Ковряжина (умершего в следственном изоляторе), родители поместят ее в психиатрическую клинику, и там она потеряет разум навсегда.
14
Из соснового леса, рассекая светом фар пронизанную лунным светом темноту, подпрыгивая на корнях и кочках, въехал на территорию поселка длинный серебристый микроавтобус. Антон Гречмаков, прятавшийся за толстой сосной в десятке шагов от ворот в заборе, покинул свое укрытие и шустро двинулся краем дороги на станцию. Что произойдет с поэтессой, с хозяином и с жителями поселка его не интересовало. Одна забота – не опоздать на электричку в Москву – гнала его вперед. И полная луна, словно его союзница, освещала добротно ему путь.
А из серебристого микроавтобуса выскочило, как чертики из табакерки, пять человек в черных масках, в камуфляже, с автоматами наперевес. Федор Дуголов провел одного спецназовца на крыльцо дома Ковряжина, а потом по коридорчику к запертой двери. К ее петлям спецназовец ловко прикрепил маленькие взрывные устройства, выскочил за Дуговым на улицу и надавил кнопку пульта дистанционного управления. Раздался взрыв, и из коридорчика вылетело и заклубилось в свете фонарей сизое облачко.
Бежавший по лесной дороге Антон Гречмаков услышал грохот взрыва и с еще большим рвением припустился к железнодорожной станции. Он не знал, что с этого дня до дня своей смерти будет по ночам тосковать о Даше-поэтессе и вспоминать неточно ее стихи.
Тем временем в поселке пятеро спецназовцев, не дожидаясь, когда рассеется вонючий дым от взрыва, влетели за Федором Дуголовым в комнату, усыпанную штукатуркой, щепками, огарками свечей, - затем через спальню на кухню. Там спецназовец швырнул в лаз в полу светошумовую гранату. Двое его сослуживцев после хлопка и резкой вспышки прыгнули в подвал и вытащили оттуда Максима Ковряжина, ослепшего, оглохшего, потерявшего ориентацию в пространстве. Вдобавок Федор Дуголов врезал старику кулаком в челюсть, а коленом в пах, и заорал:
- Тебя, гниду, за тысячи погубленных твоим наркотиком жизней расстрелять мало!
Короткая дикая боль подкосила ноги Ковряжина, но прояснила его сознание. Упасть на пол кухни ему не дали руки спецназовцев, но эти руки не удержали его от реплики:
- Дурак ты, Федя!
- Что?! - опешил Федор Дуголов. Мощный телом он не ожидал оскорбления от лобастого слабосильного старика. – Это ты меня, меня, душегуб, назвал дураком?!
- Федя, слишком много людей, как ты, живут-тужатся по чужим приказам и идеалам, но, в конце концов, проклинают себя и свою жизнь, - веско произнес Максим Ковряжин.
- Оставь красноречие для суда, гнида! Ты погубил наркотой столько людей, что если ад существует, ты попадешь в его самое адское место! – воскликнул Федор Дуголов, но не выдержал чистого прямого взгляда старика и потупил взор.
- Я могу назвать многих - кто на деньги от преступлений возводит храмы и больницы,
