Сивка попытался вытянуть ребёнка из рук второго деда, но Конь держался крепко, не собираясь уступать.
- Позвольте, я подержу ребёнка, - сквозь зубы процедил Конь.
- У меня ему удобнее будет, вы неуклюжий и вечно что-то роняете.
- А вы уклюжий? И мы не на руки лапти обуваем.
Вмешалась Сонечка, сославшись на то, что ребёнку пора подкрепиться, она забрала ребёнка себе. Жены усадили мужей за стол, усердно стараясь накормить их тортом.
- А может Пертерон? - тихо произнесла Буланка.
- Мама, - остановил её Саврас, - мы без вас решим, как назвать ребёнка.
- Увезу его в монастырь, Старая Кляча окрестит и назовёт, - уверенно сказал Конь, и никто не стал больше возражать, кроме Сивки.
- Прапрабабушка будет имя выбирать? Она ещё в уме?
- Бабушка - щитом, кулак – молотком, - вновь напрягся профессор.
- Правильно, - согласилась Буланка, - а то совсем поссоримся. Глядите, улыбается!
Побросав ложки, все умилённо уставились на ребёнка и расплылись в самой доброй улыбке.
Соня положила малыша на диван, деды принялись строить дурацкие гримасы, стараясь развеселить ребёнка. А бабушки отправились разглядывать вязанный костюмчик.
Разошлись мирно. И только Лошадь тихо прошептала: - До свидания, Женечка.
Улыбка от мамы, от деда фамилия, от папы отчество,
Отроду к роду, с собственным именем без одиночества
- Звать как? – Иван.
- Чей ты сын? – Петров.
- А род чей? – Фёдоров.
- Беги, сынок, и будь здоров
Баба ворожила, да надвое положила
История двадцать первая, монастырская
В монастырь к прапрабабушке Старой Кляче малыша повезли на цветение яблонь. Как ни вздыхала бабушка Буланка и дед Сивка, но в монастырь не поехали, доверив малышка, живущего без имени, маме. Не смог поехать и Саврас, чем очень обрадовал Коня в Пальто.
В небольшую машину уселись лишь самые близкие родственники: жена, дочь и внук. Бабушка Лошадь по-прежнему называла малыша Женечкой, но только тогда, когда её никто не слышал. Соня и Саврас так и не смогли прийти к согласию, называя малыша солнышком и зайчиком. В конце концов решили, что самая старая родственница подберёт имя, согласно своим уставам.
Монастырь, в котором прибывала Старая Кляча, за последние семь лет разросся, похорошел, возвеличился и сам по себе уже считался отдельным городком спокойствия и божьей благодати.
Ворота монастыря были широко открыты, но заезжать на машине на территорию запрещалось. Выбравшись на свежий воздух, Конь уверенно взял на руки внука. В кругу своей семьи он мог ещё развернуть плечи и чуть покомандовать.
- Ну, что ни день, то радость.
Старая Кляча, пережив своё столетие, почти ослепла и оглохла, редко выходила на прогулку на своих ногах, но старалась посещать службы, чтобы помолиться за близких и всех на земле живущих. Ввалившись в тесную келью гурьбой, родственники так и остались стоять возле кровати старушки.
- Дождалась, - прохрипела Старая Кляча. – Ванечку дождалась. Дай-ка сюда ребёночка, Коник.
- Бабушка, какой Ванечка? Почему?
- Сон видела, надо Ваней назвать.
- Не угадаешь, где упадёшь, где встанешь, - бормотал Конь. – Ты ребёнка удержишь?
- Прадеды жили просто, да лет до ста. Не уроню, не боись. Окрестить хотели или так приехали?
- Окрестим, - поспешила с ответом Сонечка. – Приедем, когда скажешь.
- Через недельку и приезжайте, Муза будет крёстной матерью. А пока все идите, погуляйте. Пусть только Коник останется, мне ему что-то сказать надо.
Забеспокоилась и Лошадь: - Бабушка, вы же плохо видите…
- Я же сказала, что Коник останется. Зажилась я, не хочу тайну в могилу забирать.
Разговоры про могилу любого заставят смутиться и скорее избавиться от тяжести мыслей. Из кельи быстро удалились и Соня, и Лошадь, и Муза, оставив престарелого внука и юного праправнука наедине с хранительницей рода.
Молчать Старая Кляча не стала, сразу и сказала: - Отца твоего Ванькой звали.
Поглаживая притихшего малыша, старушка не могла видеть, что творилось с Конем. От таких неожиданных откровений Конь онемел, оставшись стоять посреди кельи.
- Чего молчишь? Была бы нитка, дойдём и до клубка. Ты что думаешь – битого, пролитого, прожитого не воротишь? Правильно думаешь, жили старые дураки – поживут и новые.
- Бабушка, - наконец очнулся Конь в Пальто. – Ты мне почти шестьдесят лет ничего о родителях не говорила, а тут…
- Не время было, только рушить всё успевали, пора и строить начать. Сядь на койку, не маячь. Где был, там нет, где шел – там и след. В экспедицию они уехали, когда ты вот такой был. Там и пропали твои родители, как в воду канули. Ванька мой всё тайны прошлого искал, и этот искать будет, но по-другому. Этот много чего найдёт.
- А я?
- Ты? Что без нас было – слышали, а что будет – увидим. Пиши себе, ищи в памяти, не ходок уже.
- Ванькой обязательно называть?
- Надо! Это как оберег ему.
Конь сидел неспокойно: ни руки, ни ноги его не слушались.
- Почему ты мне раньше не рассказала? Это жестоко.
- А чтобы ты не сбёг. Я бы как одна жила? Подумай своей головой. Не злись, Конёк, радуйся. Состарился ты что-то рано. Уходили Бурку крутые горки. Внука уму-разуму учи, ты сумеешь. Добрым человеком его вырасти, великодушным.
- Да не могу я уже никого воспитывать.
- Была бы охота, найдёшь и доброхота.
- Нил со мной почти не разговаривает, ему с интернетом интересней. Муза не летает почти, зато говорит про какое-то безвременье и постмодернизм, тьфу ты.
- Пенка слетит, молоко останется. Про это уже и собаки лают, даже я слыхала о безвременье. Всякая вещь о двух концах. Безвременье в головах только, а время ждёт и посмеивается.
- Считаешь, у детей всё наладится?
- Что тут считать: перекуётся – сварится. Нынче новые дети рождаются, быть им семь веков на людских памятях.
- А мы, значит, зря жили, бестолку?
- Ешь, Коник, сено, вспоминай старое время.
- Не понял, зря, говорю, жили?
- Ух, раздухарился. Зря ничего не бывает. Погляди в окошко, там твоя Муза летает, чует моё сердце.
Конь поднялся, заглянул в узкое окошко кельи и расплылся в улыбке. Младшая дочь парила над стенами монастыря, а посетители крестились, поглядывая на небо. Конь мгновенно почувствовал прилив сил и вдохновения, забыв на некоторое время и о бабушке, и о внуке.
А седая старушка ласково прижала к себе малыша и тихо запела: - Ванюшка, Ванюшка, надую тебе в ушко разума-ума…
В келью вернулась Сонечка и Лошадь, явно взволнованные. Но увидев счастливого Коня и спящего малыша замерли у порога.
- Будет Ваней в честь моего отца! Спорить бесполезно, всё!
- Папа, но кое-кто Архипом хотел назвать в честь деда, - съязвила Соня.
- Деточка, - Соню позвала
