с офицером, начальником отдела. Он спросил, шарю ли я в компах. А то найти не может специалиста. Профессионалы за такие мелкие деньги работать не идут, а дурака брать не хочется. Ну я и устроился. Ведь зарплата там всё же повыше, чем в школе, примерно десять тыщ, а пахать требовалось гораздо меньше.

Много там компьютеров переломал. Спасало, что техника в конторе стояла очень старая, потому никто особо не беспокоился и санкций не применял. Но за три года чему-то и подучился. Ведь читал специальные статьи, тренировался.

В принципе, в военкомате чувствовал себя комфортно. Хотя и приходилось иногда скандалить в том нервном коллективе. Что поделать, куда деваться от трудностей общения. Но постепенно становилось скучно и в конце концов надоело. Ни финансового роста, ни продвижения по карьерной лестнице. И в один тёплый осенний день уволился оттуда.

Тем не менее, почти три года разрушения древнего железа мне очень помогли. Выработалась привычка постоянно следить за новинками в программном обеспечении и оргтехнике. Гуманитарий, самоучка, я не стал хорошим айтишником. Но к тому и не стремился. Просто работал, да и всё. Что нужно было, то и познал. И буду познавать ещё.

Не случайно мне комфортно в блогосфере, мире на стыке инфотехнологий и печатного слова. Такова моя жизненная синусоида. На стыке.

24 МАРТА. ТЮРЬМА НАРОДА

Не сидел.

Тем не менее, погружения в уголовную культуру не избежал, ведь рос не в теплице.

Девяностые, сибирская окраина. Подростковая среда делилась на касты, как в тюрьме. Были свои блатные и свои неприкасаемые. Феня от зубов наших ребятишек лихо отскакивала, в отличие от школьной поэзии Пушкина и Лермонтова. Некоторые даже делали себе корявые тюремные татуировки на радость папам и мамам.

Самой популярной музыкой были блатные песни, которые почему-то в России принято называть неуместно красивым французским словом "шансон". Иногда в тёплые летние вечера я выносил из дома свою раздолбанную шестиструнку, и мы с пацанами распевали у костра песни про "гоп-стоп из-за угла" и "владимирский централ". Я играл плохо, но так бодро, что вызывал восхищение у окружающих.

И это не локальная картина из недавнего прошлого.

Современная русская жизнь пропитана блатными ценностями и символами не менее сильно, чем сказками про Ивана-дурака и Кощея Бессмертного.

Не случайно же взлёт популярности Путина начался с фразы "мочить в сортире". Народ услышал, что с ним наконец-то заговорили на актуальном языке. Не в последнюю очередь поражение либералов в первой половине нулевых определилось стилистической ущербностью. В то время как спичрайтеры Путина умело подбирали шефу фразы на понятном для деклассированных масс жаргоне, либералы продолжали щебетать на птичьей зауми по заветам Егора Гайдара, тем самым только раздражая электорат.

Насколько глубоко неписаные правила уголовщины закрепились в русском сознании, ярко показывает развернувшаяся в последние годы и поддерживаемая сверху борьба за нравственность.

В стране работает много всяких защитников традиционных ценностей, нередко с церковными крестами на шеях, объявивших целью борьбу с содомией. Они пикетируют аморальные с их колокольни выставки и кинопоказы, разгоняют жалкие пикетики гей-активистов. Но почему-то эти нравственники упорно обходят стороной основной центр гомосексуальной культуры в России - тюремную систему.

С другой стороны, не дремлет и ЛГБТ-сообщество. Радужные регулярно пытаются провести гей-прайд в столице или зарегистрировать однополые браки. Но совсем забыли о своих пассивных братьях за решёткой. Ведь тем, находящимся на самом дне тюремной иерархии, очень даже нелегко живётся.

Как борцы за нравственность, так и гей-актив предпочитают заниматься бутафорией и не поднимают вопрос о необходимости гуманизации наказания. Чтоб, отбывая срок, мужчины оставались мужчинами, а не трансформировались. Вроде бы широкое поле деятельности! Ан нет. Выходит, движ за нравственность и, как противовес, за сексуальную свободу - лишь очередной шоу-бизнес, занятый выколачиванием денег из западных фондов или околокремлёвских структур на имитацию бурной деятельности, не более.

Иначе говоря, нет в нашей стране реальной оппозиции неписаному зоновскому распорядку. Не было, нет, и не будет. Ведь все считают естественным жить по понятиям. Даже защитники византийской духовности и поборники европейской толерантности.

Происходят здесь иногда революции, ну и что. Сменили друг друга царисты, коммунисты, либералы, теперь якобы консерваторы, путинисты рулят. Переписываются официальные законы, порой кардинально. А понятия остаются. И, скорее всего, так будет ещё очень и очень долго.

27 МАРТА. РАБСТВО XXI ВЕКА

После крушения СССР отдельные советские граждане действительно получили свободу. Если под таковой имеется ввиду материальное благополучие. Удачно пристроились, ни в чём себе не отказывают, накупили особняков и яхт за рубежом.

Но основная масса, к каковой непосредственно отношусь и я, оказалась с иной долей. Сначала вместо обещанного процветания и справедливого раздела общенародной собственности большинство вынуждено было довольствоваться дулей с маком и танцами пьяного царя по телевизору. Буквально на подножном корму приходилось выживать. А в новом веке освобождённые от совдепии плебеи безропотным строем пошли отдаваться в новое рабство - к процентщикам-ростовщикам.

В том и есть главное отличие путинских стабильных 2000-х от весёлых и страшных 90-х: нищебродам кредиты стали внушать. Заработала крайне агрессивная реклама на каждом шагу и в каждом телеящике, банки чуть ли не насильно стремились захватить в плен всякого обывателя, даже крайне задрипанного жизнью. Естественно, под огромные африканские проценты. Аборигены радостно хватали из рук ростовщиков деньги, совсем не задумываясь, что средства придётся возвращать, причём с большой накруткой.

Все тогда радовались деньгам взаймы, за исключением меня. Чувствовал себя внутренним эмигрантом в "тучные" нулевые. Смеялись надо мной окружающие. Как обеспеченные, так и полубомжи.

Из жалости я помогал одной многодетной семье картофелем, морковкой и другими овощами, выращенными на собственном огороде. Отец и мать семейства вроде бы не замечены в пьянстве и наркомании. Просто откровенные придурки, каковых немало можно наблюдать в Сибири.

Они регулярно брали кредиты на всякую ерунду. На огромный плазменный телевизор, какие-то новейшие игровые приставки. Я смотрел на всю эту котовасию и недоумевал, но продолжал помогать. Детей жалел.

Ведь совокупный доход родителей не превышал пятнадцать тысяч рублей в месяц. Ковыряться в земле, выращивая натуральный продукт, они стеснялись. Без меня их потомство в количестве четырёх штук кормилось бы исключительно одной лапшой и резиновой картошкой из супермаркета.

Однажды эти родители-придурки учудили новую фишку, которая меня реально вывела из себя. Взяли очередной кредит, чтоб отдохнуть в Париже. Я не выдержал и заругался. Как так, вам детей кормить нечем, а ещё полезли в новую кабалу, без которой вполне можете обойтись.

И тут прозвучала фраза, которую я запомнил если не навсегда, то надолго. Мамаша, сверкая глазками на утином лице, в ответ на мои поливы произнесла так проникновенно, загадочно и гордо: "Увидеть Париж и умереть!"

И захохотала громко, с истерикой. А папаша добавил огонька, сказав, что я

Вы читаете Провинциал
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату