Земля на пальцах

Земля на пальцах. Та самая земля, с кладбища, на ладони в дневном свете выглядела странно. Джим разглядывал ее долго, пытаясь признать, что она причастна к тому, что он в доме теперь один. Не выходило. Он потер виски, прежде чем сделать глоток нагретого в руках бренди, даже не глядя в бокал, точно зная, что там осталось меньше половины.

Смерть вот уже две недели обнимала этот дом, обнимала его самого, не оставляя и шанса забыть. Он все помнил, все. И это ничуть не помогало смириться. Это было просто ужасно.

Один. Нужно было привыкать к этому. Как и к тому, что в доме больше не раздавался ее смех. Ее мелодичный, тихий смех, который всегда заставлял его улыбаться. Он почти слышал его, до боли вслушиваясь в тишину пустого дома. Почти. Ничего не было, ничего этого не было. Никто не смеялся две недели в этом доме.

Звон, будто стон, разбившегося стакана прозвучал так громко, что Джим вздрогнул, выныривая из объятий горя. Обвел пустым взглядом погром в комнате и снова перевел взгляд на картину на стене. Ее яркие, будто гречишный мед, карие глаза смотрели на него с картины, что нарисовал он сам неделю назад. Теперь только с картины.

Джим зажмурился, надеясь прогнать ее образ из головы хоть на минуту, и потряс головой. Когда же он открыл глаза, то тут же поднялся. Она стояла перед ним, такая, какой он ее видел в последний раз. Она плакала, как тогда, когда он видел ее в тот день. Они поссорились из-за какой-то мелочи, такой ерунды, что теперь он не мог и вспомнить. Она плакала, пыталась что-то ему доказать, но он был непреклонен. Джим снова сморгнул слезы и поднялся из старого кресла навстречу Диане.

Она стояла перед ним, такая же дрожащая и плачущая, такая же, изменился лишь он. Он раскаивался, до крика, до боли, до хрипа раскаивался в ссоре, но к чему уже было об этом говорить?

Джим обнял ее, прижал к себе, стараясь унять ее дрожь, вдыхая такой любимый терпкий аромат ее духов. Она перестала плакать, но все еще прижималась к нему так, будто он мог сейчас исчезнуть.

-Прости меня, прости, слышишь? – он шептал это столько раз, боясь уснуть, не желая засыпать, не в силах заснуть, что это въелось в его голос. Как грязь могилы – в пальцы. Он старался на них не смотреть, очень старался.

Она пришла к нему, пришла и не уйдет, не должна уйти. Он ведь так сильно любил ее, что не мог теперь дышать без нее, это было больно, неправильно, дико.

-Диана… я так сильно люблю тебя… - голос срывался, горло душил обжигающий воздух, горький комок не давал вдохнуть, а руки дрожали так, будто он был совершено пьян. Он касался ее волос, лица, бледных тонких запястий, переплел свои руки с ее, стараясь оставаться рядом, удержать… Теперь она не уйдет.

- Не уходи, родная. Я не могу без тебя… не могу… - Она была здесь, была и плакала. Молчала, то ли от обиды на него, то ли от слез, что текли по ее щекам, когда она подняла голову. Он готов был сделать все, что угодно, лишь бы она простила его и осталась. Все, что угодно, ради нее.

Он пропадал без нее, не мог спать, не мог есть… Исходил всю комнату, стараясь успокоить свои бушующие чувства, пока ждал ее. Ни одна ссора не заставляла ее ночевать не дома, она всегда возвращалась. Они успеют помириться – она извинится и они помирятся.

- Джеймс Брук? – шум и треск в телефонной трубке раздражали, а время на часах двигалось к часу ночи, и злость брала свое. Где она катается так поздно? Сколько можно?

-Меня зовут Майкл Адамс, сержант полиции. Ваша жена попала в автокатастрофу. Она погибла. Мне очень жаль, – шум и треск нарастали до боли в голове. Мысли спутались. Диана? Погибла? Но… как?

- Прости меня, - он стиснул Диану снова, крепче, вспоминая этот телефонный разговор, - Прости, прости! Я идиот, дурак… Не покидай…

Она легко, едва ощутимо коснулась его заросшей щетиной щеки и улыбнулась сквозь слезы, не произнося ни слова. Она всегда любила, когда он гладко брился, в шутку обещала развестись, если не будет этого делать. Кружилась голова, но было все равно. Лишь бы она не ушла больше… Все наладится, все будет хорошо…

Он опустил глаза и до крови закусил губу, видя грязные пальцы рук. Земля. Кладбище. Он даже не снял до сих пор костюм. Ее нет. Ее больше нет. И виноват в этом только он один.

Диана поцеловала его в самый уголок губ и исчезла, оставляя его одного. Он рухнул на пол, не ощущая в себе сил больше дышать. Ее больше нет.

Он очнулся только тогда, когда разбил зеркало, порезав руку. Вид крови, ярко алой на фоне серой, будто разграбленной, комнаты, немного отрезвлял, заставляя чувствовать что-то, кроме муки. Он огляделся, увидел, какой погром устроил в доме и усмехнулся. Это не помогло. Он виноват. Так виноват… Жить без нее было невыносимо.

Взгляд коснулся стекла, валяющегося на полу около зеркала. Может, это выход?..

Сконвертировано и опубликовано на http://SamoLit.com/