После того как выступление завершилось, громче всех аплодировал юный принц Роффе. Он пренебрег формальностями, из-за которых ему пришлось бы несколько часов кружить вокруг певиц, несмотря на их низкое происхождение. Принц просто пробился через толпу, и Улла заметила, как Сигне развернулась к нему лицом, словно по воле течения.
Сперва Роффе обратился к Сигне в ее сверкающем костюме.
– Расскажи, как вы это делаете, – просил он. – Все эти животные и растения – они настоящие или после выступления исчезнут?
Теперь, когда песнь завершилась, Сигне будто онемела.
– Растения… – повторил попытку Роффе.
– Они будут жить, – сообщила Улла.
– Звуки были такими неприятными…
– Правда? – Из-под драгоценностей, которыми был усыпан костюм Уллы, показался жесткий костяной панцирь. – А может быть, всего лишь непривычными?
Сигне пришла в ужас. В прежние времена, как и в нынешние, простолюдин не смел прекословить члену королевской семьи, даже если тот сам затевал спор.
На лице принца Роффе, однако, отразилась лишь задумчивость.
– Совсем уж неприятными я бы их не назвал, – медленно промолвил он.
– Звуки не были неприятными, – твердо заявила Улла, сама не понимавшая, отчего ее язык сделался таким дерзким. Этот юноша – королевич, его внимание может проложить ей путь в придворные певицы. Она должна держаться со всей любезностью, льстить и угождать. Вместо этого Улла брякнула: – Ваши уши просто не знали, как их воспринимать.
После этих слов принц посмотрел на нее – впервые посмотрел как следует. В его роду у всех были необычные глаза, темно-синие, темнее, чем морская вода. Взгляд синих глаз принца Роффе натолкнулся на непроницаемый взор девушки, скользнул по черным волосам, венку из белых лилий, неуклюже съехавшему на затылок. Не этот ли прямой взгляд придал Улле смелости? Она привыкла, что от нее отворачиваются – все, кроме Сигне, порой даже родная мать.
– В магии красота необязательна, – сказала Улла. – Красиво лишь простое волшебство, а великая магия требует взбаламутить воду, посеять хаос. Нужно разрушить, прежде чем создать что-то новое.
– Что-то необыкновенное, – с рассеянной улыбкой прибавил Роффе.
– Да, – неохотно согласилась Улла.
– А какой хаос вы способны посеять на поверхности? – задал вопрос принц.
Улла и Сигне застыли, точно околдованные этими простыми словами. Шанс блеснул приманкой – настолько же соблазнительной, насколько и опасной. Каждое лето королевичи отправлялись на берег, в большой город под названием Зёндермейн. Сопровождать принцев дозволялось лишь фаворитам – отпрыскам благородных семейств.
Теперь уже Улла на время лишилась дара речи, и за них ответила Сигне. Живость в ее голосе свидетельствовала о том, что девушка обрела не только былую уверенность в себе, но и что-то еще.
– На берегу мы могли бы наделать немало шума, – заявила она. Блестки на ее теле мерцали, словно жемчуга и янтарь. – Ну, а там кто знает?
Принц сверкнул улыбкой.
– Значит, мы должны это выяснить, – заключил он.
* * *В небе словно засияла новая тройная звезда: Улла – бушующий темный огонь, Сигне – ярко-рыжий, пламенеющий факел, и золотоволосый Роффе – теплое солнце. В некотором смысле принц не слишком отличался от своих подруг: будучи шестым по счету сыном короля, он едва ли считался наследником, и главное, что от него требовалось, – не путаться под ногами. Особых надежд на Роффе не возлагали; он мог не утруждать себя науками, не вникать в тонкости управления государством или искусства войны. Все это сделало его ленивым. Когда Роффе хотел есть, слуги приносили ему еду. Утомившись, он ложился спать, и его покой охраняли безмолвные стражники, чьи мощные шеи и широкие плечи делали их похожими на морских скатов. И все же трудно было не поддаться его обаянию. «Сплаваем к горячим источникам? – предлагал Роффе. – Поохотимся на морских ежей? Давайте отправимся в верховья реки и там напугаем какую-нибудь прачку?» Улла и Сигне следовали за ним, потому что он – принц, а принцам не отказывают. Они соглашались, потому что устоять перед его улыбкой было невозможно.
Роффе утверждал, что хотел бы петь, однако Улла довольно скоро пришла к тому же выводу, что ранее сделали наставники принца: несмотря на сильный голос и неплохой музыкальный слух, сосредоточенности у него было не больше, чем у чайки, он моментально отвлекался на любую мелочь. Роффе был рассеян, он быстро начинал скучать и все свои неудачи, даже самые мелкие, воспринимал как страшную трагедию. Когда Улла его укоряла, он лишь отмахивался:
– От меня не ждут успехов. Выдающиеся достижения – удел моих братьев.
– И тебя это устраивает?
– Неугомонная Улла, – поддразнивал Роффе. – А ты зачем так надрываешься? Я чую твое честолюбие не хуже, чем запах крови в воде.
Эти слова отчего-то вызывали у нее чувство стыда. Песнь – вот все, что она имела и за что цеплялась, что отрабатывала и доводила до совершенства, как будто верила, что определенный уровень мастерства поможет ей занять достойное место в жизни.
– Да что ты знаешь о честолюбии! – фыркала она.
В ответ принц лишь лукаво подмигивал:
– Понимаю, об этом нужно помалкивать, а не кричать на каждом углу, не то сглазишь удачу.
И хотя подобные разговоры неприятно задевали Уллу, больше всего Роффе нравился ей именно тогда, когда он на краткое мгновение опускал маску очаровательного принца, и из-под нее проглядывала природная хитрость.
Те сильдройры, которые раньше насмехались над Уллой и Сигне, не прекратили своих насмешек, гадая, какую игру затеял Роффе, и едко обзывая девушек его кратковременным увлечением. Однако теперь недоброжелателям пришлось скрывать презрение. Покровительство принца преобразило Уллу и Сигне, обеспечив им такую защиту, которой не могла дать ни одна магическая песнь. Зависть одноклассников собиралась над их головами в ядовитые тучи, но Улла видела, что Сигне пьет влагу из этих туч, словно вино. Движения ее сделались плавными, кожа – гладкой, волосы – шелковыми. От чужой злобы Сигне лишь расцвела. И вот наконец Роффе пригласил обеих девушек сопроводить его в путешествие на берег.
– Ты только представь! – восторженно вскричала Сигне и, схватив подругу за руки, закружила. По мере того, как вращение ускорялось, вода вокруг них начала бурлить пузырьками.
«О, да, – думала Улла. Она получит возможность хоть на время стать кем-то другим. Воображение уже рисовало ей картины пребывания на суше, подбрасывало глупую надежду на то, что, если она будет держаться, как знатная дама, то король позабудет о низком происхождении Уллы и осуществит самую заветную ее мечту. – О, да, я все это представляю».
* * *Родителей Сигне новость привела в радостное волнение. Наверх отправлялись лучшие из молодых аристократов, и, хотя на суше они в основном будут развлекаться в компании людей, возможно, кто-то из них обратит внимание и на красавицу Сигне. Мать продала свои немногочисленные драгоценности и на вырученные деньги заказала для дочери человеческие платья, а главное – бархатные туфельки для ножек, которые у нее скоро появятся.
Родители Уллы дочь попросту не отпустили. Они-то знали, сколько искушений поджидает сильдройр на берегу. Ее мать затянула такую скорбную песню, что возле дома сгнили все водоросли, а отец в бешенстве ревел и хлестал по воде хвостом, как плеткой.
Улла знала, что все это неспроста и есть какая-то тайна, из-за которой мать плачет, заплетая ей косы, и прогоняет дочь, не закончив прическу; некий вопрос, который мучит отца, делает его нрав жестоким, а голос – грубым. Улла не верила, что
