рефлексии самоубийц. Она научилась с этим жить, постепенно пришла в себя, на работе эта история забылась, у нее начали появляться новые мужчины.
Только вот с тех пор она всегда занималась любовью, не снимая бюстгальтера.
Обрадовалась ли я новой работе?
Нет.
Понравился мне коллектив?
Нет, нет и еще раз нет.
Захотелось ли чему-то научиться у хлыщеватого Дениса и словно только что спустившейся с шеста Алены? Всколыхнули ли они мои карьерные амбиции? Мечтала ли я в один прекрасный день стать похожей на них – уверенной в себе и в будущем, обеспеченной, беззастенчивой, нагловатой?
О боже, ну, конечно, нет!
Тогда почему я продолжала участвовать в этом цирке? Почему позволила Денису усадить меня в такси и там беспардонно нарушать мое личное пространство, дыша ментолом мне в лицо? Почему не убежала без оглядки, не забыла об этой странной компании, как о ночном кошмаре?
Ответ простой: безысходность. Моя безысходность красила волосы в цвет воронова крыла и приклеивала три ряда накладных ресниц. Она покупала дешевые презервативы и нарочно оставляла их на самом видном месте – видимо, чтобы я оценила степень ее искушенности и сексуальной зрелости. Она материлась как надзиратель колонии строгого режима и отказывалась мыть за собою чашки. «Не хочу портить ручки!» – так аргументировала она. Как будто бы у меня рук нет. Моя безысходность была вечно голодна: ее жадно трепещущие ноздри улавливали врывающийся в форточку аромат палаточной курицы- гриль и уютный запах домашнего борща, который варила по выходным соседка. Казалось, она даже сквозь эфирную толщу телеэкрана могла уловить божественное благоухание кухни Юлии Высоцкой. Она требовала, требовала, требовала. Маленькое жадное создание. Кровожадное. Наглость Челси с каждым днем матерела, наливалась цветом, полноводно разливалась, заполняя собою все мое бесхитростное пространство. С этим срочно надо было что-то делать – хоть что-нибудь. Устроить ее в какой-нибудь лицей, на курсы при МГУ, в спортивную секцию – хоть куда-нибудь, только чтобы часть ее негатива доставалась преподавателям и тренерам.
Поэтому выбирать мне не приходилось.
Они представились как Эльвира и Мальвина. Кокетливые имена шли им не больше, чем толща грима на усталых, заштрихованных морщинами лицах, крупная яркая бижутерия и цветастые платья в кружевах и рюшах. Постаревшие фарфоровые куклы. Пародия на женственность. Их возраст подбирался к пятидесяти, и они обе могли выглядеть намного моложе, если бы не пытались привлечь к себе внимание всеми этими броскими инфантильными деталями. У Эльвиры на плече был вытатуирован ангелочек с сиреневыми крыльями. Ногти Мальвины переливались разноцветными стразами. У обеих были наращенные волосы до ягодиц – у Эльвиры пшеничные, у Мальвины – темно-шоколадные.
Эльвира чем-то напоминала Донателлу Версаче, с той лишь разницей, что к услугам хозяйки модного дома были лучшие пластические хирурги мира, а она, московская стареющая business-woman, была вынуждена перебиваться подручными средствами – и в итоге с возрастом обзавелась нездоровой отечностью лица и варикозными венами. Что не мешало ей носить откровенное платье и вести себя так, словно минувших десятилетий и вовсе в ее жизни не было.
Мальвина держалась немного скромнее – по крайней мере ее платье, нежно-голубое, щедро украшенное блестками и пряжками, прикрывало колени; а ее растянутые в самодовольной улыбке губы были покрыты розовым блеском, а не ярко-малиновой, как у подруги, помадой. Видимо, Эльвира была в их паре признанным лидером с репутацией непобедимого сексуального агрессора.
Они ждали нас на летней веранде кофейни, радостно-возбужденные, привлекающие внимание прохожих неуместной возрасту яркостью и повадками кокетливых гимназисток.
– Это и есть твои выгодные клиентки? – удивленно спросила я Дениса, когда он издалека помахал им рукой. – Они же не совсем в себе, разве ты не видишь?
– Все бабы не совсем в себе, – хмыкнул Денис. – Но эти мне нравятся больше других. Потому что на процент от их операции я смогу купить себе костюм Brioni. А они уж почти решились. Дальше дело техники. Так что смотри, учись и не вздумай вмешиваться.
– Постой, а до какого возраста делают такие операции? Им же за полтинник! Разве умно добровольно ложиться под общий наркоз в таком возрасте?
– Я же сказал – не вздумай вмешиваться! – раздраженно перебил он. – И потом, сейчас наркоз мягкий, это тебе не кетаминовые сны. Посмотри на них, здоровые лошади.
Женщины немного приуныли, когда Денис представил им меня, они были из тех, кто не выносит даже негласного соперничества и исподтишка недолюбливает всех представительниц своего пола так, на всякий случай. Денис это заметил, его можно было назвать подлым, ушлым, мерзким, но никак не дураком. И я тотчас же была вынесена на задворки их разговора, словно перестала существовать. Денис подливал кофе то Мальвине, то Эльвире, забывая обо мне; нахваливая их платья, он обмолвился, что не помешало бы взять у прекрасных дам несколько уроков стиля, тогда я, возможно, не выглядела бы так скучно и пресно. Нехитрая тактика действовала, они расслабились и подобрели и даже позволили себе заказать по кусочку трюфельного торта (с оговоркой, что теперь их убьет фитнес-тренер).
Денис вел себя, как жиголо из Хургады – речь его изобиловала приторными пошлостями, время от времени он целовал их руки, при этом многозначительно глядя в глаза, и – клянусь! – в какой-то момент я заметила странное шевеление под скатертью – его ладонь пустилась в путешествие по их коленям. Я чувствовала себя не в своей тарелке – настроилась на переговоры, а попала в филиал стрип-клуба «Эгоистка», стадия соблазнения № 3: «У меня стоит на твой кошелек, детка». При этом патока его заученных комплиментов была умело разбавлена микроскопическими дозами яда. Он говорил:
– А как сядет на тебя это платье после операции! Скоро времена, когда ты не могла позволить себе более глубокое декольте, останутся в прошлом!
Или:
– А в августе мы все вместе поедем на Клязму, у меня там дача. Ведь к августу вы обе станете женщинами моей мечты. Я стеснялся признаться раньше, но аппетитные женщины – моя слабость. Впрочем, так думает большинство мужчин.
Или даже:
– Плоской может быть только малолетка. Тогда это хотя бы выглядит трогательно, хотя и не в моем вкусе. У женщины после тридцати должны быть роскошные формы, – и тут же переходил на самую пошлую разновидность лести. – Вам ведь скоро исполнится тридцать, так?
«Почему они все это терпят? – молча недоумевала я. – Неужели он им и правда нравится? Или их степень отчаяния так глубока, что они готовы поверить эгоцентричному шовинисту с внешностью сыночка из ОСП-студии? Может быть, он владеет тибетскими техниками гипноза? Как иначе объяснить тот факт, что две самостоятельные взрослые женщины готовы выложить по две тысячи долларов за силиконовые имплантаты, чтобы в августе съездить на его паршивую клязменскую дачу? И это у них считается образцовыми переговорами? Лучший менеджер года?»
Третья чашка кофе подошла к концу, и Эльвира наконец решилась:
– Ладно. В конце концов, лучше пожалеть о том, что ты сделал, чем о том, чего не сделал, верно?
– Мудрое решение, – серьезно кивнул Денис.
– Мы готовы внести аванс.
– Это правильный выбор. Сейчас так много неудачных операций… И все из-за некачественных материалов. Сейчас мы подпишем контракт, потом я проконсультирую вас насчет хирурга, запишу вас на консультацию. А имплантаты доставим прямо в клинику. Вы никогда в жизни не пожалеете об этом решении. Закажем шампанского?
– Я лишилась девственности два года назад. Совершенно верно, мне было двенадцать. И не надо так на меня смотреть. Это было по любви. Он был нашим соседом. У него была татуировка: огнедышащий демон во всю спину. Он косил газон в саду, полураздетый, а я любила наблюдать. И вот однажды он заметил. И пригласил меня к себе.
– Надеюсь, ты понимаешь, что он был извращенец? Или по-прежнему питаешь иллюзии, что он влюбился, ведь ты «
