– Можешь сказать, что идея была твоя, – произнесла Сальвия.
– Глупости. Если это действительно нам поможет, я сделаю так, что тебе официально объявят благодарность. – Вяз наклонил голову и посмотрел на нее. – Думаю, твой отец бы тобой гордился.
Она не обратила внимания на это замечание:
– Ты не любишь привлекать внимание, даже когда того достоин, но берешь на себя вину, даже когда не следует.
Он пожал плечами:
– Я ценю людей по достоинству, когда они того заслуживают.
– Пожалуй, из тебя получился бы хороший офицер. Ты когда-нибудь думал об этом?
– Ты не первая, кто поднимает эту тему. Но мой брат – лейтенант. Я не могу быть ему равным.
– А, принц, – пробормотала она. – Ты не хочешь переходить ему дорогу.
– Именно. Ему и так тяжело. Я лучше буду его поддерживать.
– Я понимаю, – сказала она. – Просто мне не хотелось бы, чтобы ты недооценивал самого себя.
– Может, я просто не хочу повышения. Моему брату звание не дает никаких преимуществ, зато связывает долгом на целые годы. – Он указал на Кассека и Грэмвелла, ехавших впереди. – Посмотри на них. Они постоянно должны соблюдать условности. А я просто еду вместе с тобой. Я могу себе это позволить, а они нет.
Сальвия искоса взглянула на него:
– Ты меня не купишь, Вяз Возчик. Я вижу, что у тебя есть амбиции и врожденный талант к управлению. Но я поражена твоим чувством долга и чести.
Он покраснел и стал искать повода сменить тему:
– К вопросу о чести. Если твои родители были женаты, а твой отец был птицеловом, а не крестьянином, почему они так тебя назвали?
– Думаю, им просто нравилось это имя.
– Не верю, – сказал он, закрывая глаза рукой от утреннего солнца.
– Это была мамина любимая трава. Отец говорил, что мама поджаривала листья и ела их прямо так, особенно когда была… ну, когда ожидала моего появления на свет. – Сальвия слегка улыбнулась. – А когда я родилась… – Голос ее угас, и она опустила глаза.
– Что – когда ты родилась? – спросил Вяз.
Она покраснела, и веснушки снова пропали.
– Отец говорил, что я приятно пахла и моя кожа была бархатистой, как листья сальвии. Как-то раз он произнес это вслух, и после никакое другое имя даже не обсуждалось. А еще сальвия – это символ мудрости и знания, а это для папы всегда было важно. – Она прикусила губу. – А еще она обладает лекарственными свойствами. Отец не раз говорил, что я была единственным средством, способным облегчить боль от маминой смерти. – Сальвия опустила глаза и принялась скрести свои ногти. – И мне оно тоже нравится.
– Мне тоже, – ободряюще сказал Вяз. – В нем есть смысл. – Сальвия еще сильнее покраснела, но он притворился, что ничего не замечает, глядя на дорогу. – Похоже, твои родители были отличной парой. Ты поэтому выбрала себе такую профессию?
– Нет, это само так получилось. Мои родители выбрали друг друга сами. Мама была дочерью лучника.
– Дай-ка угадаю. Отец твоего отца продавал отцу твоей матери птичьи перья для изготовления стрел?
– Почти. Отец вырос в приюте и не знал своих родителей. Он сам продавал деду перья, когда был подмастерьем птицелова. – На лице Сальвии появилась мечтательная улыбка. – И он специально так рассчитывал их количество, чтобы приходить почти каждый день.
Вяз не мог отвести глаз от ее лица.
– Должно быть, у него было тяжелое детство, раз он рос без родителей.
Сальвия покачала головой:
– На самом деле именно в приюте он полюбил учиться. Возможно, если бы он рос где-то еще, он не был бы таким образованным. А еще он мог сам выбрать, к кому пойти в ученики, потому что не унаследовал никакой профессии. Он впервые встретил маму, когда ему было тринадцать, но у лучника уже был ученик, и тогда папа выбрал максимально близкую профессию. А через девять лет они с мамой сбежали вместе.
– Девять лет? – пораженно спросил Вяз. – Вот это преданность.
– И этому удивляется сержант кавалерии, – подшутила над ним Сальвия, но потом снова посерьезнела. – Если бы ее родители не возражали, они бы могли пожениться и раньше. Но они были такие ужасные, что отец отказался меня к ним отправлять после маминой смерти. Так что мы странствовали вместе.
– Что с ним случилось?
– Тем летом ходила лихорадка. И он сперва вылечил меня, а потом заболел сам, так что долгое время я винила себя в его смерти. Перед самым концом он называл меня Астелин – он думал, что с ним рядом моя мать. – Сальвия невидящим взглядом смотрела вперед, промеж ушей своей лошади. – Но я даже немного рада. Это его утешало.
И все, что было у Сальвии, в одночасье исчезло. Ей было двенадцать.
– Прости, – произнес Вяз.
– Ты в этом не виноват.
– Верно, но мне жаль, что я заставил тебя об этом вспоминать ради моего любопытства.
– Нет, ты был прав. – Она вздохнула и закрыла глаза. – Теперь рана очистилась, и мне намного лучше. Почти вся горечь ушла, возможно теперь эта рана наконец заживет.
Сальвия слегка встряхнулась и посмотрела на него более весело:
– Расскажи о своем шраме.
Вяз не ожидал такой резкой смены темы.
– О чем?
– О шраме. – Сальвия показала на лоб над его левым глазом. – Откуда он у тебя? Выглядит свежим.
– А, этот, – Вяз потер лоб. – Получил копытом от оленя, который был не таким уж мертвым, как я думал.
– Ты лжешь. – В ее веселом голосе слышалось предупреждение.
Вяз подумал, что не будет ничего страшного, если он расскажет ей правду.
– Стычка с кимисарским отрядом месяц назад. Но шрам от оленя у меня тоже есть, вот. – Он показал на пятно над ухом. – Мне было тринадцать.
Но Сальвия не позволила себя отвлечь:
– И много у тебя было таких стычек?
– Конечно, – ответил Вяз – Я с девяти лет в армии. Но обычно ничего серьезного, просто небольшие столкновения. Отношения с Кимисарой, конечно, напряженные, но все-таки не война.
«Пока», – добавил он про себя.
Они немного проехали в молчании, но Вяз знал, о чем думает Сальвия.
– Да, – отрывисто сказал он.
Она подпрыгнула от неожиданности:
– Что?
– Ты хочешь спросить, убил ли я кого-нибудь. Да. И довольно много людей, если честно.
– Вот как.
– В первый раз было сложнее всего. – Он не понимал, зачем ей это рассказывает, но не мог остановиться. – Вернее, непосредственно в действии не было ничего сложного, потому что он пытался убить меня, но после я испытал нечто вроде шока. Это как будто навсегда отнимает у тебя что-то, чего нельзя вернуть. – Вяз сглотнул. Он помнил все – крики, запах крови и страха, помнил, как поддалась удару плоть врага и как свет угас в его глазах… – Мне было пятнадцать. Я убил его копьем.
На лице Сальвии появилось сочувствие.
– Но теперь уже не так тяжело?
Он кивнул:
– В хорошие дни я говорю себе, что я стал лучше владеть оружием, или что иначе меня бы самого убили, или что я защищаю своих
