– Что привело вас сегодня в нашу маленькую семью? – спросила она. – Вы были другом Артемизии?
На его лице отразилось страдание.
– Увы, не имел этого удовольствия. Но я понимаю, что эта художница обладала немалым талантом. Как же мы осиротели от этой утраты, а небеса должны ликовать сейчас, оттого что получили столь светлого ангела.
– О господи, – пробормотала я. Я подумала, что он слишком перегнул палку, и, к моей радости, мисс Толбот прыснула.
– Артемизия была таким же самобытным художником, как мелкий торговец, малюющий открытки к Рождеству – по два пенни за дюжину, – язвительно заметила она. – У нее были таланты, но самый сильный из них – очаровывать влиятельных мужчин, которые могли бы что-то из нее сделать.
В этот момент я подумала, что мне нравится мисс Толбот, но не успела даже ни о чем ее спросить, как она начала ходить вокруг Стокера, осматривая его со всех сторон, как заводчик на конной ярмарке, выбирающий себе коня.
– Вы прекрасно подойдете, – сказала она наконец. – Мне нужно посмотреть на ваши бедра, прежде чем принять окончательное решение, но мне кажется, вы правда прекрасно подойдете.
– Бедра? Прошу прощения? – выдавил Стокер, уставившись на нее.
– Не глупи, Стокер, – вмешалась я. – Очевидно, мисс Толбот хочет, чтобы ты для нее позировал, предполагаю, в полуобнаженном виде.
– Полу-? Дорогая мисс Спидвелл, я хочу изобразить его Персеем, побеждающим Горгону. Он будет совершенно обнаженным, – поправила она меня с серьезным выражением лица.
– Совершенно обнаженным? – удивленно повторил Стокер.
– За исключением обуви, – уточнила мисс Толбот. – У Персея были очаровательные крылатые сандалии.
– Мне это известно, – напряженно ответил он. – Меня мучили классическим образованием.
– Мне кажется, это прекрасная идея, – быстро сказала я, многозначительно взглянув на Стокера поверх головы мисс Толбот. Если я когда и сожалела, что не владею даром телепатии, то именно в тот момент. Если нам нужно было рыскать по Хэвлок-хаусу, как хорошо было бы иметь для этого оправдание – работу с одним из художников. Нам никак было не выяснить, кто из них знал о наших истинных намерениях, но чем более безобидным казались бы наши визиты, тем лучше.
Но не успел Стокер ответить, как воздух наполнился воплем, которому позавидовала бы и сирена. Мы все разом повернулись и увидели, что в дверях стоит мужчина, а я почувствовала, как кровь прилила к моим щекам. На нем был пиджак переливчатого синего цвета – несомненно, чтобы привлекать внимание к его удивительным глазам, наполненным прозрачными слезами. Его волосы были не просто светлыми, а золотыми, будто написаны рукой художника эпохи Возрождения. Нежно очерченные скулы, будто у серафима, идеальный подбородок и губы, как розовые бутоны, просящие о поцелуе, а уши, слегка заостренные на концах, придавали ему облик юного сатира, в нетерпении ожидающего первой оргии. Он помахивал бутылкой, зажатой в руке (кажется, это был джин), и она была уже почти пуста. Под взглядом множества глаз прекрасные губы вновь раскрылись и издали вопль, еще более жалостный, чем первый.
Стокер больно ткнул меня под ребра.
– Господи, ты смотришь на него так, будто в стране уже года четыре голод, а в комнату зашла филейная часть теленка, – пробормотал он.
– Он такой… эффектный, – тихо ответила я.
– Чванливый петух, – мрачно заметила Эмма Толбот. – Он явно хочет устроить здесь представление.
Как и предположила мисс Толбот, стоны не затихали до тех пор, пока он не привлек внимание абсолютно всех присутствующих. По собравшейся толпе пробежал шепоток предвкушения. Оставшись доволен тем, что наконец на него смотрят все, он медленно пошел к столу, слегка покачиваясь.
– Снова пьян, – заметила мисс Толбот.
– А кто он такой? – спросила я.
– Джулиан Гилкрист, портретист и сволочь, – ответила она.
Недолго думая Джулиан Гилкрист прошел к обеденному столу и взобрался на него. Он пробрался на середину стола, наступая на посуду и подсвечники, влез в миску с пуншем и начал обозревать комнату. Его ботинки оставили грязные следы на белой узорчатой скатерти, будто отпечатки пальцев неряшливого великана.
– А вот и мы, – начал он, подняв над головой бутылку, как фонарь.
Стокер хмыкнул.
– Что, черт возьми, происходит? Ему нужна всего лишь славная женская грудь, а он изображает тут из себя «Свободу, ведущую народ»[8].
Эмма Толбот грубовато рассмеялась, этот смех напомнил мне лай лисы, но сама я прикусила губу.
– Ш-ш-ш… – тихо сказала я. – Если он это услышит, то ужасно оскорбится. Он явно думает, что ведет себя очень эффекто.
– От эффектных людей у меня уже зад болит, – парировал он.
Без дальнейших проволочек мистер Гилкрист принялся произносить хвалебную речь Артемизии. По крайней мере, так она начиналась, но уже спустя несколько предложений превратилась в обличение девушки. Он бранил ее способности, вкус, моральный облик и, несомненно, пошел бы в этом и дальше, но тут Эмма Толбот выступила вперед.
– Да замолчи наконец, Джулиан, – велела она. – Видит бог, я не была в числе ее обожателей, но таланта и человечности у нее было в два раза больше, чем у тебя.
– Гадюка! – взревел он, указывая на нее пальцем. – Ты гадюка, пробравшаяся в этот дом, лучше бы ты оказалась на ее месте! А может быть, еще и окажешься, – добавил он, наклонившись вперед, и чуть не свалился (но все-таки не свалился) со стола. Плакальщица у стены громко вскрикнула от ужаса и пошла в нашу сторону, но взгляд Эммы Толбот остановил ее на полпути.
Женщина послабее могла бы побледнеть после явной угрозы Джулиана Гилкриста, но мисс Толбот лишь насмешливо скривила губы.
– Ты злишься на меня только потому, что все это правда. Тебе никогда не стать и вполовину таким хорошим художником, как она, ты – мелкий прыщ!
Гилкрист собрался спускаться, но споткнулся о вазу в середине стола, и на пол полетел настоящий водопад из лилий.
– Проклятая стерва, – выкрикнул он, указывая пальцем на Эмму Толбот.
Я многозначительно посмотрела на Стокера, и он, вздохнув, одним движением сбросил сюртук, подошел к столу, схватился за скатерть и резко дернул. Миска для пунша, блюда, подсвечники – все полетело в воздух вместе с мистером Гилкристом. Он упал, звонко ударившись о стол своей красивой головой, и сразу же лишился чувств.
Стокер потянулся к нему и с легкостью забросил молодого человека себе на плечо. Затем он повернулся к мисс Толбот, которая смотрела на него, открыв рот от изумления.
– Куда его положить? – спросил Стокер обыденным тоном.
Она встряхнулась, приходя в себя.
– У него есть комнаты наверху. Я вам покажу.
Она поспешила из зала, Стокер последовал за ней, и последнее, что мы увидели, – это безвольно болтавшуюся голову Гилкриста у него на спине.
Тишину нарушила плакальщица.
– Что-то здесь становится слишком весело, – сказала она,
