Причем в кромешной темноте. Оно и понятно, на кого в склепе световые шары тратить?
Крышку заколачивать не стали, спасибо Кхари за традиции, которые я только теперь смогла оценить в полной мере. Не думаю, что мне бы понравилась кремация, а ведь дядюшка Фердинанд о ней упомянул. Вскользь, конечно… мол, на Островах принято… избавляет от многих проблем… да, он провел на Островах двадцать лет, но это еще не повод тащить сюда все благоприобретенные дурные привычки.
Тетушка Фелиция отвергла предложение с гневом, о чем, подозреваю, она не единожды еще пожалеет… дайте только встать в полной мере. Пока же я лежала тихо, радуясь, что была единственной одаренной в нашем захиревшем роду. Как-то вот… очень сомнительно, что родственники обрадуются моему возвращению. А с ним и факту, что наследство ускользнет…
У Нинелии дочь. От первого брака. Если подумать, то она к нашему роду относится весьма условно. Будучи родной сестрой моей матушки, Нинелия в свои шестнадцать сбежала из дому, дабы сочетаться браком с личностью подозрительной, которая затем проявила себя во всей красе, оказавшись четырежды многоженцем, мошенником и беглым каторжником, что уж ни в какие ворота не лезло. Это мне бабушка рассказала, чтобы я не слишком близко принимала к сердцу тетушкины стенания о моей недостаточной религиозности. Мол, сама нагулялась, а теперь готова лоб о храмовые плиты разбить, демонстрируя Светозарному рвение.
Ага…
Второй раз она вышла замуж благодаря матушке, вернее, немалой сумме, которую положили в приданое. И подозреваю, что тот мужичок болезного вида, которого я встречала то ли дважды, то ли трижды, не слишком-то устраивал ее в роли мужа, но выбора, как говорится, не было…
А ведь он тоже скончался в прошлом году. Скоропостижно. И тетушка запретила вскрытие, а ее репутации идеальной прихожанки хватило, чтобы отвести всякие подозрения. Правда, штатный некромант все равно на похоронах присутствовал, породив изрядно сплетен, которые, подозреваю, крепко репутацию подпортили…
Нет, одно дело мелкий торговец и совсем другое — последняя из рода Вирхдаммтервег.
Хотелось бы думать, что к моей смерти отнеслись серьезней…
— Как живая… — Этот голос принадлежал дядюшке Мортимеру, который с виду был личностью на редкость безобидной. Лысоватый толстячок с пухлыми щечками. Мне всегда хотелось за эти щечки ущипнуть, но…
Дядюшка был известным в городе ростовщиком. И репутацию в определенных кругах имел такую, что связываться с ним рисковали лишь в самых безнадежных случаях.
Этот бы, пожалуй, смог и яду плеснуть или нанять пару-другую молодцев, чтобы проучить зазнавшуюся девчонку, как пару лет тому назад, когда я, не выбирая выражений, выставила его из дому.
Не люблю лицемеров.
А та парочка… доказать ничего не вышло. Мне еще повезло, что нестабильная моя сила — а дядюшка знал об этом маленьком недостатке, помешавшем получить мне нормальное образование, — соизволила очнуться и прийти на помощь.
От тех двоих осталась кучка праха.
А мне пришлось полгода посещать участок, доказывая, что в действиях моих не было злого умысла. И подозреваю, что эта внезапная пристрастность — к ведьмам в обществе относились с пониманием — тоже была следствием дядюшкиных стараний.
А теперь? Мы давненько не пересекались. Он предпочитал держаться в тени, играя в примерного семьянина… Правда, четвертая жена его была моложе меня, а куда подевались предыдущие три, не знал никто, но это еще не повод подозревать такого милого человека в дурном.
Тем более в тот раз мы друг друга поняли. Или, скорее, ощутив на своей шее жгут отсроченного проклятья, дядюшка счел за лучшее не связываться…
Нашел способ снять? Или… если жив, то он к моей смерти отношения не имеет.
— Не понимаю, зачем это все, — тетушка Нинелия поежилась и поспешила запахнуть манто.
Норковое. Мое. Из последней коллекции, которое я и при мерить не успела… вот же, добралась до гардероба. И не она одна, если Фелиция манто не содрала. А кузина моя бледная жемчуга нацепила. Это еще ладно, жемчуга я никогда не любила, но все равно обидно. Может, я их на благотворительность отписала.
Следовало бы.
— Обычай… — Дядюшка погладил по ручке хрупкую свою женушку, которая производила впечатление слегка блаженной. Стоит. Улыбается. Взгляд отрешенный… и течение жизненных потоков нарушено.
А вот, кажется, и отгадка. Дядюшка их пьет.
То-то он всегда бодр и весел, и здоровьем своим прихвастнуть любит… ай, до чего нехорошо. И незаконно, если подумать…
Почему никто не заметил? Не обратили внимания? Или… поговаривают, что дядюшка мой когда-то крепко выручил нынешнего начальника жандармерии, и тот преисполнился благодарности, но не настолько же… или… зрение мое было немного странноватым, расплывчатым. Я не видела лиц, точнее, воспринимала их этакими белесыми пятнами, а вот энергия — дело другое… Вот это синее пятно, вызывающее дрожь и частично рассеивающее потоки, не амулет ли?
— Все равно это глупо, торчать здесь семь дней, — проворчала тетушка.
— Полтора миллиона марок на четверых — достаточный повод…
Несколько больше, что бы они себе ни думали, но с семейным состоянием я управлялась вполне прилично, за последние годы изрядно его приумножив. И тем обиднее отдавать будет этим…
Обойдутся.
— На четверых, — тетушка Фелиция не стала скрывать раздражения. — В конце концов, я не понимаю, почему мы должны делить на четверых…
Я тоже.
Мое состояние останется со мной, ибо согласно Кодексу вернувшиеся силой Кхари уравнивались в правах с живыми и, что гораздо актуальнее в моем положении, наследовали собственное имущество…
— …в ней нет нашей крови…
Тетушка Нинелия поджала губы и сложенными щепотью пальцами коснулась лба, мол, прощаю тебе подобные речи и помыслы мои светлы…
Эти двое всегда друг друга тихо ненавидели. Слишком уж похожи были.
— В книге есть запись, — отступать Нинелия не собиралась, что весьма разумно, поскольку одно дело меха, а другое — больше четверти миллиона марок, которых хватило бы, чтобы выдать мою дебелую кузинушку замуж, да и на домик у моря осталось бы.
— Твой брат, Морти, совершил очередную глупость, а мы должны мириться… — Фелиция
