— Блокирующий амулет, — моя сестрица коснулась шеи и поморщилась. — Если бы ты знала, как он давит… твой дед настоял.
— И твой тоже.
— Меня он терпеть не мог. Называл выродком… что? Мы ведь иногда появлялись в доме… я могла бы жить здесь, — она провела ладонью по спинке кресла. — А мы приходили с черного хода… матушка требовала, чтобы я вела себя хорошо… купила специальный пояс для исправления осанки. Я ведь горбилась… у меня не было личной гувернантки…
— Радуйся.
Помнится, фройляйн Дверхен была еще той стервой, правда, хитрой, а потому в доме продержалась изрядно, прежде чем мне удалось-таки от нее избавиться.
— И учителей… лишних нарядов… меня не вывозили каждое лето к морю, чтобы я подышала морским воздухом, — она криво усмехнулась. — Зато заставляли работать при храме… матушка заботилась. Лицемерка. Так вот… раз в год она показывала меня. Старик смотрел. Иногда заставлял открыть рот, пересчитывал зубы… как-то попенял, что я слишком разъелась, и в следующий год меня кормили почти одной овсянкой… он же дал этот треклятый амулет. Самолично надел на шею и потом менял… он мог забрать меня…
Мог. Пожалуй. Я не хочу думать, что случилось, но вряд ли матушка моя обрадовалась внебрачному ребенку. Если приворот можно еще как-то пережить, то иметь перед глазами ежедневное напоминание об измене…
Наверное, они все же попытались отобрать ребенка, скажем, чтобы определить в школу-интернат или еще какое заведение подобного толку, но тетка не отдала. За содержание кузины ей неплохо платили. И видно, Летиция сама поняла, если, сглотнув, сказала:
— Две тысячи марок… в год… я нашла чеки… незадолго до твоей смерти. Я… мы получали эти деньги… и матушка тратила их.
Не на кузину.
А злость ведьме к лицу, вот с силой ей надобно аккуратно… темный шар, возникший над головой Летиции, разрастался, грозя заполнить комнату. Попятился к двери Полечка, кажется, осознавая, что с ведьмой связываться себе до роже.
— Я ей верила… всю жизнь верила, что только она и знает, как будет правильно… как будет хорошо…
Сестрица покачивалась. И обняла себя. Глаза ее потемнели, кожа сделалась бела, а губы обзавелись синей каймой весьма характерного вида.
— Она же… она называла меня никчемной… что бы я ни делала… все равно никчемная… я просто хочу уйти… от нее…
— И думаешь, что титул поможет?
Нет, с титулом и имуществом я все равно просто так не расстанусь, но в поддержание беседы и понимания мотивов ради… сила клубилась. Того и гляди выплеснется, оформляясь в стихийное проклятье. Вон и Диттер сунул руку в карман. Напрягся.
— Тебе помог… она получит деньги и отстанет… или я куда-нибудь уеду… на море… я никогда не была на море…
Сейчас заплачу от жалости. Я щелкнула пальцами, и облако, добравшееся до стола, заколыхалось. Слабо вспыхнула защита, активируясь, и светящееся покрывало укрыло полки с бумагами. Стол затрещал, но выдержал, как и кресло.
Ишь ты… повадились тут. Ходят, портят… Я поманила чужую силу, и та нехотя покачнулась, поползла ко мне. Она была густой и тяжелой, еще неоформившейся, но уже способной искалечить…
— Если тебе нужно только море…
Сила тронула мои ноги, словно обнюхивая, проверяя, достойна ли я ее прикосновения. Поднялась выше… куснула ткань платья, и та осыпалась серым пеплом.
Надо же, какие убийственные у моей сестрицы желания. Я присела и сунула в темное нутро шара руки. Ешь. Если сможешь.
Я вот тебя — вполне… я впитывала чужую силу, а с нею и темные эмоции, разрушавшие душу. Сколько здесь всего… и гнев, и боль, и обида… и желание смерти… а с виду такая курица беспомощная.
— Я хочу получить то, что мне полагается! — Летиция сделала движение рукой, легкое, едва заметное, и черный шар вспыхнул темным же пламенем. Оно вцепилось в мои руки, вгрызаясь в кожу сотней игл. И если бы я могла чувствовать боль, я бы закричала. А так…
— Глупенькая, — я втягивала силу, которой не становилось меньше, а главное, что, похожая на спонтанный выброс, она все-таки имела внутреннюю структуру. — Кто ж так убивает?
Сила наполняла мое тело. И оставалась внутри. Ее было много, но…
Я пила. Не кровь, конечно, но тоже неплохо… темная-сладкая… прелесть моя… я тянула и тянула, и темные нити светлели, распадались. Облако проклятья — смертельного, причем сделанного на немедленную гибель — стремительно уменьшалось, что не прибавило сестрице настроения.
— Ты… — зашипела она, мигом стряхивая остаточные нити — ага, еще немного и я потянула бы силу напрямую из тщедушного этого тельца, — ты еще пожалеешь…
Она вылетела из кабинета, от души хлопнув дверью.
— Дорогая…
— Знаешь, — я обернулась к Диттеру, слизывая капли темноты с ладони, — мне кажется, или мои родственники меня несколько недолюбливают?
Он хмыкнул и поинтересовался:
— Как ты?
Обыкновенно. И даже хорошо… в голове слегка шумит, состояние такое вот, одновременно невероятной легкости и желания совершить что-нибудь этакое, душевное… после шампанского подобное бывает. О чем я и сказала Диттеру, а тот лишь вздохнул.
— Твоя сестра не носила блокиратор, — он повернул перстенек, и марево светлой силы, его окружавшей, побледнело. — Никто не надевает блокираторы на детей…
— А еще она многое умеет, — я подобрала с ковра последнюю ниточку. — И сомневаюсь, что этому учат в храмовых школах.
В общем, жизнь становилась все интересней.
ГЛАВА 19
А к вечеру в дом мой наведалась полиция.
Не буду лгать, что гостям я обрадовалась. Я устроилась в библиотеке. Горячий шоколад, домашнее удобное платье и плед, скорее для порядка, чем из желания согреться. Дневники Йохана, моего прапрадеда, личности в высшей степени занудной,
