Он поднялся медленно. Текуче…
— …что в Империи очень не любят, когда кто-то ставит свои внутренние порывы выше интересов государства…
Он двигался бесшумно.
Мягко. И в два шага оказался подле красного хиндара. А ведь одного росточка, вот только Вильгельм поуже в плечах, да и вовсе смотрится хилым, недокормленным. Именно поэтому хиндар лишь хмыкнул: не увидел угрозы в смешном имперце, который носит халат поверх подштанников…
— …и уж тем более практикует ритуалы, однозначно запрещенные Инквизицией и его Императорским величеством Казимиром Третьим Благим…
Ага, помнится, он издал пару спорных указов, в том числе дающий одаренным женщинам право владеть собственным имуществом.
Хороший был дядечка. А потому и прожил почти двести лет, пока народец, подобным самоуправством возмущенный — куда это бабе да деньги в руки давать, не говоря уже о земле, — не пообвыкся…
И судьи опять же. Если память не изменяет, были там… примеры прецедентного права, вызвавшие настоящую волну реформации…
— Мой клиент всецело осознал ошибку…
Ага, по глазам вижу. Ишь, полыхают. И столько ненависти… Аарону Марковичу придется изрядно потрудиться, ибо дешево мне детей не продадут. Да, женщина вольна уйти от мужа, но вот дети ее принадлежат в первую очередь отцу. И он, клянусь милостью Кхари, знал об этом.
Двадцать тысяч? Он двести потребует… а я отдам, потому что деньги я зарабатывать умею, а вот с людьми нормальными как-то оно не получается. Кхари же нужна эта девочка.
— …и готов присягнуть, что подобное больше не повторится… — поверенный сглотнул и устало добавил: — Как отец, он имеет полное право забрать своих детей… и жену…
— С ее согласия…
Этот оскал…
Он уверен, что Рашья согласится. Да и куда ей от детей уходить? Пойдет за мужем, как крыса за проклятой дудкой. А там… долго ли собираться?
Пара часов и… ищи их по всей Империи. Не найдешь. Сколько вообще существует таких вот полулегальных город ков, которые не столько поселения, сколько норы в горах мусора? И таких вот ублюдков, уверенных, что они и есть высшая власть?
Злость, наполнявшая меня, тихо напевала на незнакомом языке. И гремели барабаны. Тягуче ныли тяжелые рога морского зверя. Я слышала надсадный их рев столь же явственно, как и голос поверенного, расписывавшего то, каким замечательным отцом и мужем является Питхари, а что мне случилось стать свидетелем ссоры… порой женщины требуют слишком многого…
Я видела медные обручи. И гонг в морщинистой руке. Молот, занесенный над искореженной многими ударами поверхностью. Я… была там, на поляне, перед статуей Кхари. Я держала ритуальный нож и смотрела на смуглое горло человека, которого вот-вот принесут в жертву Плясунье.
Его руки были стянуты за спиной. И отменнейшая конопляная веревка спускалась к ногам. Она была коротка, и поэтому человек выгибался. Грудь его, расписанная алыми змеями, часто вздымалась. Его сердце стучало быстро… быстрее ритма барабана… а в глазах мне виделся страх.
Презренный нара… Вскрик боли заставил меня очнуться. Нет, музыка не стихла, просто отступила, давая возможность вернуться в мир яви.
Питхари скривился, держась за бок. А Вильгельм обошел его с другой стороны.
— Что вы делаете? — взвизгнул поверенный. И герр Герман покашлял в кулак, намекая, что, хоть жандармерия и не спешит вмешиваться в дела сии, но это не значит, что на нее вовсе не стоит обращать внимание.
— Провожу следственный эксперимент, — ответил инквизитор, тыкнув пальцем в грудь хиндара. И тот заревел то ли от боли, то ли от ярости, а еще бросился на Вильгельма, который, правда, плавно ушел в сторону и добавил еще один тычок, в спину.
И бил же сложенными вместе пальцами, только господин Питхари рухнул на пол, где и остался лежать, жалобно поскуливая.
— Вы… вы не имеете права…
— Имею, — Вильгельм сунул палец в рот и попытался ногтем выцарапать зернышко малины, застрявшее между зубами. — Я даже сжечь его могу… здесь и сейчас…
— Здесь не надо. У меня паркет дорогой.
— Хорошо, не здесь…
Люблю, когда мужчины со мной соглашаются. Тем паче что паркет и вправду дорогой, да и выветривай потом дом от вони… и вообще, я ведьма, а мы костры как-то не жалуем, что ли… говорят, память крови, еще с Темных времен оставшаяся.
— Но так сказать… в принципе… знаете, переломы не так уж болезненны, как это утверждают… то ли дело повреждения мягких тканей… — он наклонился и ткнул куда-то в бок, заставив тушу смуглокожего Питхари содрогнуться и издать протяжный визгливый звук.
Девочка под моей рукой подалась вперед. Глаза ее расширились, а дыхание стало частым, неглубоким. Она, клянусь своим даром, смотрела, боясь пропустить хоть что-то, и… наслаждалась? Определенно. Эту темную, словно деготь, радость ни с чем не перепутаешь.
— Если знать точки… и воздействовать аккуратно, следов не останется… кто должен был провести обряд?
Еще тычок, и Питхари завыл во весь голос.
— Имя…
Вой на инквизитора действовал слабо. А от герра Германа он попросту отмахнулся, правда, в ладони блеснула искра белого света, и этого хватило, чтобы жандармерия сочла вопрос права исчерпанным. Правильно, кому хочется ввязывать в дела инквизиторские.
— Имя, говорю… и не делай вид, что не понимаешь, — Вильгельм присел рядом с хиндаром. — Диттер… помнится, пишешь ты как курица лапой, но не соблаговолишь ли начать протокол… по делу о систематическом нарушении пятого эдикта… проведение незаконных обрядов… магия крови… и что там еще?
— Седьмой… попытка нанести ущерб целостности Империи путем лишения ее заведомо одаренных… или как-то так…
— Ты знаешь, что в твоей перепевке законы звучат пошловато? Но ничего, потом выправим… — он погладил господина Питхари по волосам. — А самое смешное, что этот недоучка, умудрившийся провалить половину порученных ему дел, на сей раз самым отвратительнейшим образом прав…
Голос его звучал мягко.
А я подтолкнула девочку в спину и велела:
— Уходи.
Она же, вместо того чтобы подчиниться, стиснула зубы и замотала головой.
