— Луис, — обратился к парижанину Карл, поскольку тот никак не отреагировал на просьбу Уны.
— Достаточно!
Все повернулись к Ши-эр Жи-Шенг. Свирепый маленький азиат с трудом сдерживал ярость.
— Неужели вам все это не надоело? — спросил он.
Он оглянулся на Александру, Триш и Ксавье, с ними он был наиболее близок.
— Лично я считаю, что второе место можно оставить пустым до начала Нового года. Сейчас нам ни к чему новая девушка в клане, какой бы прелестной она ни была, ведь теперь этот город стал для нас опаснее любого другого.
— Шенг.
Карл немного помолчал.
— Сядь. Сядь на место.
Шенг повиновался.
— Многие из вас не слишком рады появлению нового человека, и я понимаю почему. Конечно, ведь вам хочется поскорее выйти на улицы, оказаться в праздничной толпе. Ладно, на сегодня я прощаю вас. Но через две ночи мы совершим инициацию. Шеннон получит те же права, что и все мы. Я об этом позабочусь. А сейчас…
— Давайте охотиться! — закричал Ксавье.
— Проклятье, давайте есть! — добавил Трини.
Питер обвел взглядом гостиную, пытаясь уловить признаки сомнения на лицах. Нет, сомнений он не нашел. В глазах Трина и Ксавье горела жажда крови, Вероника и Эллен обменялись взглядами, полными ненависти, но обе уже надевали плащи, готовясь к приближению полночи, к моменту наступления Нового года, который для дюжины людей закончится смертью. Обычно их было тринадцать — чертова дюжина, но не сегодня. Сидя в углу гостиной, любовники Джозз и Луис играли, словно злобные котята. Уна утешала Шеннон — ее пугали убийства. Карл помогал женщинам надеть плащи. Вольф, немой немец, вертелся рядом, не зная, чем занять руки.
Александра Нуэва и Ши-эр Жи-Шенг стояли чуть в стороне. Они еще не надели плащи и перешептывались о чем-то, поглядывая на Питера. Пожалуй, они были самыми проницательными в клане, если не брать во внимание Карла, и уже понимали, что конфликта не миновать.
— Идем, дети мои, — со строгим видом сказал Карл, — вам следует выглядеть как люди, если вы хотите пировать после полуночи.
Взяв плащи, Александра и Шенг смотрели на Питера с гневом и удивлением. Питер отвернулся: он был уверен, что принял правильное решение, но не мог смотреть им в глаза.
«Да, я знаю, что я прав, но почему так больно моему мертвому сердцу?»
— Питер? — обратился к нему Карл.
В том, как он произнес его имя, можно было слышать множество вопросов.
«Почему ты не надеваешь плащ?»
«Почему ты на меня не смотришь?»
«Готов ли говорить о принятом решении?»
О да, Карл давно, вот уже несколько месяцев, видел, что Питера мучают сомнения. Карл чувствовал, что эти сомнения могут стать причиной, из-за которой ему придется отречься от любимого сына. Между ними легла дурная кровь, а значит, рано или поздно все станет известно.
— Я не пойду.
Молчание, взгляды, какими одарили его члены семьи, ранили больше, чем лучи солнца. Ему показалось, что прямо сейчас он может упасть замертво.
— Что ты хочешь этим сказать? — спросил Ксавье Пента, глядя на него широко раскрытыми черными глазами.
— Только то, что я не стану охотиться. Ни сегодня, ни когда-нибудь потом.
Он с трудом смог посмотреть в глаза своего наставника, своего отца и лучшего друга — Карла фон Рейнмана. Питер увидел в них не гнев, как у всех остальных, а печаль. Впрочем, он знал, что так будет.
— Ты слишком хорош для нас, Питер? Ты это хочешь сказать? — спросила Эллен.
Сама мысль о том, что мужчина может оставить ее, была для нее невыносима. Так было всегда. В этом они с Вероникой оказались на одной стороне.
— Нет, Элли. Он просто хочет дать пощечину своему отцу.
Это было слишком.
— Я скажу это только один раз, скажу для всего клана. Сделаю это главным образом для тебя, испуганная маленькая Шеннон. — Он кивнул девушке. — Не смейте сомневаться в моем отношении к нашему отцу. Это вас не касается.
Я объясню вам, почему я не стану охотиться с вами сегодня… я не охочусь больше. Если говорить начистоту, луже много месяцев не охотился на людей.
Печаль в глазах Карла сменилась потрясением. Он чувствовал, что Питер собирается юс покинуть, но это… Все были ошеломлены.
— Но сейчас, Питер… — начал Ауис.
Его перебила Уна.
— Как ты будешь жить? — спросила она.
Вероятно, ее действительно тревожила судьба Питера.
— Я справлюсь.
— Трус! — выкрикнул Триш.
Он подошел к Питеру вплотную. Карл не произнес ни слова.
— Слабая, напуганная женщина, — продолжил Триш. — И ты называл себя воином? Ты позор нашей семьи!
— Триш, — наконец произнес Карл.
Но Триш не мог остановиться, он все говорил и говорил, словно выплескивал в лицо Питеру свою ненависть. Октавиан молчал.
— Ты — жалкий мерин, ты плюешь в глаза отцу! Мы должны охотиться на тебя, наглый трус. Предатель! Если я…
И тут Карл его ударил. Питер увидел, как рука Карла метнулась к Триш, и тот упал, не закончив очередного оскорбления.
В следующее мгновение, в то биение сердца между триумфом и разрывавшей сердце болью, Никифор Драгазес, точнее Питер Октавиан, как называл его отец, давший ему новую жизнь, но и принесший столько страданий, в глазах друзей, кого он так любил, увидел презрение. Это мгновение навсегда врезалось в его памяти. Александра Нуэва и Шиэр Жи-Шенг были для него самыми близкими людьми после Карла. Он намеренно отдалялся от них, стараясь освободиться от адских мук совести, что раз и навсегда стала властвовать над ним.
