– Не получится, самый умный, месье Каретный, – придавив длинный нос месье Каретного пистолетом, проговорил Фома на ходу меняющий свои планы насчёт эти недоговороспособных преступников. И месье Каретный сумел оценить иронию Фомы для него злополучного, чья прицельная внимательность к нему подсказывает, в каком направлении ему следует давать свой ответ на ранее заданный ему вопрос.
– Но что-то мне подсказывает, что месье Каретного сегодня здесь мне не встретить. – Усмехнулся про себя Фома, заходя внутрь кафе, где его ждут иного характера взаимоотношения с не менее выдающимися личностями, нежели месье Каретный – ведь все они из одной семьи, дона Лизотто. И это так сказать, обязывает их быть тем воплощением собственной предприимчивости, на которой настаивает воображение Фомы, и как они там его словами говорят, непредумышленные с их стороны невероятные стечения обстоятельств, которые привели их в семью дона Лизотто, а не на худой конец, на завод.
При этом Фоме и самому становится очень интересно узнать и увидеть этого зловещего дона Лизотто, который стоит за столькими преступлениями в этом городе, называемыми им бизнесом с последствиями. – И что это за дон такой Лизотто, который возмущает ум праведников баснословными прибылями, – и делать-то ничего не надо, этот кейс отвезёшь в одно, куда укажут место, там его поменяешь на дипломат с порошком (да-да со стиральным – деньги будем отмывать, ха-ха), и всё, безбедная жизнь в твоём кармане, – и сбивает их с пути труженика.
Ну и Фома, чья тяга к пословицам и поговоркам слишком активно влияла на принимаемые им решения, подбодрив себя пословицей: «Рыба гниёт с головы» (здесь гадать не надо, чтобы понять, чью голову он имеет в виду), – сосредотачивает себя на поиске этого зловещего дона Лизотто и заодно на спине впереди идущего Свята.
И вот они входят внутрь и вошедшему в двери кафе Фоме, и одного пронзительного взгляда из-за спины впереди остановившегося Свята на внутреннюю обстановку заведения хватило, чтобы увидеть то, что Свят не способен увидеть и обнаружить того, кто всем здесь, в этом бандитском притоне заправляет – отдельно от всех, на самом просматриваемом со всех сторон месте, у окна сидящий, невероятно бандитской наружности тип. – Это и есть дон Лизотто. – Быстро сообразив, что к чему, Фома сразу же наделил именем этого бандита, бесцеремонно ведущему себя ко всему тому, что ему попадается в руки – а сейчас ему в основном попадались огромные куски пиццы, которые он безжалостно использовал по своему назначению.
При этом, судя по тому, что эта бандитская рожа дона Лизотто, поставив на первое место комфорт своего сидения и нахождения у окна, совершенно не считается со своей безопасностью, то он либо слишком самонадеянный насчёт себя преступник (в этом окне он отличная мишень для своих чрезвычайно опасных конкурентов), либо в кафе свободных мест не было, а он как человек для которого бизнес превыше всего, не стал, макая гнусные физиономии некоторых гостей своего заведения в собственное отражение в бачке унитаза, таким образом пристыживать их за неуступчивое поведение, и поэтому сел туда, где было свободно. Хотя всё же нет, и присевший за первый попавшийся стол Свят, тем самым указал Фоме на не верность этого его предположения.
Фома же присаживается вслед за Святом за стол и принимается за более пристальное наблюдение за этим боссоватым типом, доном Лизотто. И как только сейчас Фомой обнаруживается, то этот дон Лизотто, не столь наивен и простодушен, и за одним и столиков, ничем себя не выдавая и не связуя себя с доном Лизотто, однозначно сидит его охрана – уж больно у этих типов рожи для этого подходящие, а что уж говорить об их мускулатуре.
И только Фома так за этих парней и за дона Лизотто решил, как совершенно неожиданно для Фомы, вдруг откуда ни возьмись, – а будь он повнимательней, то заметил бы, что не из такого ниоткуда, а со стороны туалетных комнат, – появляется гражданин представительной наружности, и без предварительного согласования с охраной дона Лизотто или с самим этим доном, берёт и садится рядом с ним. И не просто садится, а берёт со стола, может и не лишний стаканчик, и с нескрываемым удовольствием делает из него глоток.
– Коррупционер. – Немедленно на всё это реагирует разумение Фомы. И сразу, пока он так думает, удивлённо заявив про себя: «А кто же ещё?», – решает закрепить этот результат своего наблюдения за этим довольно странным стечением обстоятельств появления столь представительного, с иголочки одетого господина; одни часы которого, стоят как всё это кафе, правда за вычетом стоимости припасов. – Вот оно сращивание преступных элементов с властными структурами. – Фома принципиально, то есть презрительно, смотря на эту лощёную физиономию коррупционера, который там у себя на государственной службе, однозначно выглядит не так сносно, и возможно, что смотрит на всех исподлобья, когда под столом подписывает дутые контракты.
И от таких злодейских представлений этого, подлеца в последней степени, коррупционера, Фоме становится так зло на душе, что он готов прямо сейчас встать и пойти поймать за руку эту манипулирующую их доверием личность коррупционера. – Что, коррупционер, поймал тебя за руку? – Фома вначале ошеломит коррупционера своим неожиданным поступком, а затем поставит того в тупик этим своим неоспоримым заявлением. И хотя коррупционер привык изворачиваться как угорь, для чего он тут же попытается выкрутить свою руку из рук Фомы – но Фома если за что-то взялся, то от этого никогда не отцепится, пока сам не захочет, – но у него ничего из этого не выходит и он будет вынужден отвечать на то, что его спросил Фома.
Ну а факт того, что он пойман Фомой за руку, опровергать бесполезно и даже будет неразумно. Правда коррупционер такой человек, что он никогда, даже тогда, когда его хватают за руку, в этом именном факте никогда и за просто так не признается, и поэтому он начинает путать Фому, интересуясь у него, с чего это он взял, что он такого бесстыжего качества человек.
– Вопрос, конечно, интересный. – Задумавшись ответит Фома, и вдруг, да так резко повысит на него голос, что введя в транс, оглушит коррупционера своим заявлением: «А что насчёт меченных купюр?!». Ну а коррупционер от такой новой неожиданности, в один момент теряет над собой контроль и, хватаясь за сердце, через своё побледнение выдаёт себя.
Ну, а там, в нагрудном кармане коррупционера, как вскоре выяснилось прибывшей скорой бригадой, находился тот самый антидот от всех его коррупционных действий, которым он, как и все коррупционеры не успевает вовремя воспользоваться – это его… Оставим так многоточно, все ведь и так об этом знают, но почему-то забывают.
Но такое развитие ситуации с коррупционером совсем не нравится Фоме, и он решает насчёт него передумать – тем более дон Лизотто, как всегда выйдет из всего этого дела сухим. И Фома, оставшись на своём прежнем месте, передумал и внёс свои коррективы в развивающуюся за тем столом обстановку.
– И о чём, о каких подрядах сейчас, как только дон Лизотто проглотит кусок пиццы, будет вестись речь? – задался вопросом Фома, глядя на то, как дон Лизотто, прикончив кусок пиццы, вытер свои жирные во всех смыслах пальцы рук салфеткой и, посмотрев на коррупционера принуждающим непонятно к чему взглядом, обратился к нему совершено не с тем вопросом, какой от него ранее ожидал услышать Фома.
– Корлеоне, Сопрано, Теразини. – Проговорил дон Лизотто и,
