– Хорошо. Если я правильно тебя понял, ты сохраняешь за собой право убить меня.
– Да, – подтвердил Брезач.
– Что тебя заставило пойти на временное перемирие? – поинтересовался Джек.
– Я хочу поговорить с вами. Мне надо кое-что у вас узнать.
– Почему ты решил, что я стану с тобой разговаривать?
– Вы же впустили меня в номер. Говорите со мной, верно?
– Послушай, Брезач, я тоже предупрежу тебя кое о чем. Я могу через пару минут взять телефонную трубку и попросить администратора прислать сюда полицию. У тебя будут серьезные неприятности, если я заявлю под присягой, что ты грозил убить меня.
– Вы этого не сделаете, – произнес Брезач.
– Не уверен.
– Тогда все раскроется, – спокойно сказал Брезач. – Попадет в прессу. Ваша жена узнает. Ваше начальство – тоже. Как долго вам удастся оставаться на государственной службе после того, как газеты сообщат о том, что у вас в Риме возникли неприятности из-за связи с молодой итальянкой?
«Он хоть и тощий, – подумал Джек, – а все-таки, наверно, мне следует ему вмазать».
– Нет, вы не позовете полицию. – Брезач с жадностью отпил виски с содовой. – Это я вычислил.
Опустошив бокал, юноша поставил его на пол.
– Вы сегодня виделись с Вероникой?
– Да, – ответил Джек. – Мы обедали в ресторане. Тебе сообщить меню?
– Какое у нее настроение?
Брезач подался вперед, пытаясь понять по лицу Джека, правду ли он говорит.
– Превосходное, – безжалостно произнес Джек, мстя Брезачу за то, что юноша упомянул его жену и работу. – Она вся трепещет от счастья.
– Не издевайтесь надо мной. – Брезач попытался придать своему голосу грозную окраску, но он прозвучал обиженно, печально. – Где она сейчас? Куда переехала?
– Не знаю. Если бы и знал, то не сказал.
– Что она обо мне говорила?
Джек задумался. Желание быть жестоким прошло.
– Ничего, – соврал он.
– Я вам не верю. Не обманывайте меня. Я и так очень нервный. Если будете лгать, я за себя не ручаюсь.
– Если ты будешь угрожать, – сказал Джек, – я вышвырну тебя отсюда.
– Ладно, ладно. – Брезач выставил вперед руки, раздвинув пальцы, словно бейсбольный тренер, который подает игроку команду оставаться на своей базе. – Я буду спокоен. Изо всех сил буду стараться не терять самообладания. Я пришел сюда не для того, чтобы драться с вами. Хочу задать вам несколько вопросов. Вполне разумных вопросов. Все, чего я хочу, – это услышать честные ответы на них. Я имею на это право, – с вызовом произнес он. – Вы со мной согласны? Ответьте хотя бы на пару вопросов.
– Что ты хочешь узнать? – спросил Джек.
Нескрываемые страдания Брезача, его душевная незащищенность вызвали у Джека инстинктивное стремление уменьшить его боль.
– Первый и весьма важный вопрос, – невнятно пробормотал юноша. – Вы ее любите?
Джек молчал, но не потому, что хотел поточнее сформулировать искренний ответ – это не составило бы ему труда; он боялся причинить Брезачу дополнительные мучения.
– Черт возьми, Эндрюс, – повысил голос Брезач, – не сочиняйте ничего. Ответьте: да или нет?
– Ну, тогда – нет, – сказал Джек.
– Значит, – произнес юноша, – она для вас – ну, просто развлечение?
– Возможно, ты обрадуешься, узнав, что тебе удалось его сильно испортить.
– Вы ей об этом сказали? – не унимался Брезач.
– О чем?
– Что не любите ее.
– Так вопрос не ставился.
– Я люблю ее, – глухо сказал Брезач.
Он уставился на Джека, следя за его реакцией. Джек молчал. Брезач возбужденно потер руки, как бы согревая их.
– Вы что-нибудь скажете? – спросил Брезач.
– Каких слов ты от меня ждешь? Я должен прийти в умиление?
– Я хочу жениться на ней, – прошептал Брезач. – Я десять раз делал ей предложение. Только формальность мешает нам зарегистрировать брак.
– Что? – с недоумением в голосе произнес Джек.
– Формальность. Она католичка. Ее родители весьма религиозны. Я – атеист. Даже ради нее я не смог бы совершить этот лицемерный шаг…
– Понимаю. – Джек вспомнил Холтов.
Похоже, в Риме религия порождает еще больше проблем, чем в любом ином месте.
– Но она колебалась, – продолжал Брезач. – Каждый уик-энд она отправляется к своим родителям во Флоренцию, и они оказывают на нее давление, принуждают ходить к мессе. Но это – вопрос времени. Она знает, что рано или поздно я пойду на все. Знает, что я не могу без нее жить.
– Ерунда, – отрезал Джек. – Любой человек может прожить без кого угодно.
– Какая гадость! – воскликнул Брезач.
Вскочив, он принялся расхаживать по комнате.
– Гадость. Бездушный цинизм. Это то, из-за чего я ненавижу старость. Если бы я позволил себе стать таким бездушным циником, я бы наложил на себя руки. Лучше умереть до тридцати лет, чем превратиться в человека, подобного вам. Уверен, в моем возрасте вы не были таким. Я вас видел. На экране. Вы тогда еще не начали портиться.
Джек не спускал глаз с Брезача; теперь, когда юноша поднялся со стула, он был способен в любой миг совершить нечто опасное. Джек ощутил, что в нем опять закипает злость. Отчасти это обусловливалось тем, что в каком-то смысле Брезач был прав – в двадцать пять лет Джек не сказал бы, что любой человек может прожить без кого угодно.
– Следи за своим языком, – предупредил Джек юношу. – Я тебя слушаю, сам не знаю почему, но оскорблять себя не позволю.
– Когда мы познакомились, она была девушкой, – громкой скороговоркой выпалил Брезач. – Прошло четыре месяца, прежде чем я попытался поцеловать ее. Когда она перебралась в мою комнату, я сказал себе: «Наконец моя жизнь чего-то стоит». И вот она встречает вас; вы за каких-то полчаса отняли ее у меня. Вы – старый, – он усмехнулся, глядя на Джека, и уголок его рта, как всегда в минуту волнения, дернулся, – толстый, женатый. – Последнее слово Брезач произнес таким тоном, будто оно означало какое-то постыдное извращение. – Самодовольный клерк. Человек, которому не хватило мужества постоять за свой талант. Чиновник, с утра до вечера изобретающий у себя в кабинете всевозможные способы взорвать земной шар…
– Мне кажется, – заметил Джек, – у тебя превратное представление о том, чем я занимаюсь в НАТО. Похоже, ты начитался коммунистических газет.
– Да это все написано на вашем лице! – взорвался Брезач, шагая по гостиной. – Слабоволие, развращенность, коварство, похоть. Вы безобразны! Вы безобразный старик! А она из-за вас бросила меня. Я вам скажу кое-что еще, – исступленно закричал Брезач. – Я красавец! Спросите ее сами, называла она меня красавцем или нет.
Услышав, как Брезач расхваливает себя, Джек не удержался от смеха.
– Хорошо, смейтесь. – Брезач в угрожающей позе застыл над Джеком. – Мне следовало ждать подобной реакции от такого человека, как вы. Чтобы скрыть растерянность, в которую повергает вас одно слово правды, вы смеетесь. Испытанный прием. Светский, дипломатичный смех. В один прекрасный день
