— Меня кормил и поил университет. Я жила там, и только в выходной гостила у Вас. Но не забывай, что взамен я отдавала вам практически всю свою стипендию. Мне кажется, что этого хватит с лихвой, чтобы оплатить все ваши траты на меня.
— Неблагодарная, — отец ударил меня по щеке, — я столько сил на тебя угробил.
— Это взаимно, — тихо сказала я, осторожно дотрагиваясь до разбитой губы.
Тогда я вернулась в Россию, к маме, надеясь, что она любит меня и ждет. Но она с порога заявила, что бабушка оставила свое завещание, в котором все ее состояние переходит мне и моему родителю, но только в том случае, если я выйду замуж до двадцати пяти лет. Если же этого не случиться, то все деньги, бизнес и акции попадут в руки моего кузена Алекса. Я бы отдала все состояние любому человеку, который смог бы удержать бабушкино детище в руках, но только не Алексу. Он не заинтересован в бизнесе, в деньгах, в работе, да и вообще в правильной жизни. Если управление перейдет в его руки, то фирма обанкротится в первую же неделю. Алекс спустит все акции в казино за раз. А я любила бабушку и знаю, как сильно она любила свою работу, в которую вложила больше любви и заботы, чем в своих детей. Я бы никогда не позволила ее смыслу жизни рухнуть в один прекрасный день. Поэтому согласилась на все условия при этом не забывая ставить свои условия. Я согласна выйти замуж, но у меня есть время до двадцати пяти лет. Я не хочу работать на фирме, под руководством матери. И тем более, я не хочу должность экономиста.
Почему я осталась с матерью? Потому что она ничего от меня не скрывала. Пусть она и была со мной холодна, но никогда не врала мне в лицо, да и за спиной тоже. А еще, она, как и бабушка, любит свою работу, бабушкину фирму больше, чем родную дочь, и если я получу наследство, то смогу доверить его только ее рукам.
За эти два года я правда пыталась найти свое счастье с каким-нибудь мужчиной, да, я не идеальна, но это не значит, что я должна выйти замуж за первого встречного, поэтому у меня ничего не получалось. Я же женщина, а женщинам свойственно капаться в мужчинах в поисках своего идеала.
— Маша, — я дернулась от постороннего голоса, выходя из своих воспоминаний и раздумий.
— Ох, Иван Игоревич, простите, — я нашла свои туфли, дрожащими руками обулась и попыталась встать, но горячая рука, опустившаяся на мое плечо, мне это не позволила.
— Что случилось? — мужчина сел на корточки напротив меня, загородив собой вид из окна и посмотрел на меня встревоженными глазами.
— Ничего, — тихо сказала я, вытирая лицо мокрое от слез его платком. — просто взгрустнулось. Наверно я старею и скоро придет климакс.
Иван Игоревич улыбнулся, поднялся и протянул мне свою руку.
— Вставай, у нас есть ровно двадцать минут, мы как раз успеваем.
Я улыбнулась и вложила свою холодную ладонь в его горячую, уверенную руку. Начальник потянул меня к себе, чтобы я не упала придержал за талию, ну или за то место, где она должна находиться. Он подошел к своему креслу, сел и стал смотреть на меня в ожидании.
— Может не стоит? — мое щеки опалило жаром смущения. — Со мной правда все в порядке.
— Маш, давай не нарушать традиции. Тебе сейчас плохо, и я готов выслушать, ну же, смелее.
Я села к нему на колени, прижалась щекой к его груди и уткнулась носом в рубашку.
У нас есть глупая традиция, которая появилась в день нашего знакомства.
Как-то я ехала в метро на собеседование в фирму, жутко опаздывала. Водить не умею, на такси ездить не люблю, автобус пропустила, вот и осталось только довериться метрополитену. Но мои беды если и приходят, то все и сразу. Пока спускалась по эскалатору, одна сумасшедшая женщина сбила меня, я упала, сломала каблук, уголок плаща застрял в механизме эскалатора, пришлось дернуть за ткань, что есть силы, в итоге плащ порвался. Я думала, что на этом все закончилось, но нет. Вагончики были все забиты, я еле втиснулась между студентами, при этом стараясь пройти поглубже, боясь, что при следующем открытии дверей меня вынесет вместе с толпой. Кто-то сбоку больно ударил своим острым локтем меня под ребра так, что на мгновения у меня даже звездочки заплясали перед глазами. Все бы ничего, я пролезла подальше, могла держаться за поручни, но тут на моем горизонте появилась та самая женщина, что толкнула меня на эскалаторе, сейчас она снова шла в моем направлении и вновь не видела меня. Я никуда не успела спрятаться. Поезд резко остановился, женщина стала наваливаться на меня, а я не всесильная. Рука не выдержала такой нагрузки, и я отпустила поручень, падая в ожидании боли и позора. Боли не было. Я приземлилась на колени мужчины, который до этого пытался встать, чтобы по всему видимому уступить мне место. От стыда я закрыла глаза и прижалась к нему, шепча «простите, пожалуйста, простите, я не специально», боясь гнева и того, что я его раздавила. Но вместо этого он одной рукой приобнял меня за талию, а второй погладил по плечу.
— До моей остановки двадцать минут, — прошептали его губы мне на ухо, — поэтому я готов тебя выслушать.
И я рассказала ему все, что опаздываю на собеседование в известную фирму, что дома сломался принтер и я не успела распечатать резюме, держа его на карте памяти, что опоздала на автобус, у меня сломался каблук и порвался плащ, что в таком виде меня точно не возьмут на работу в качестве помощницы директора. Я все говорила и говорила, пока не услышала название своей станции. Я попыталась встать, благодаря мужчину за то, что он меня выслушал и успокоил, но он не позволил. Прижал к себе еще сильнее и прошептал: «Ты принята».
С того дня я стала работать на этого мужчину и у нас появилась с ним традиция «двадцать минут истины». Когда ему плохо, то он ложиться головой на мои колени и рассказывает все, что его тревожит, а я глажу его волосы успокаивая его и себя. Когда плохо мне, то я сажусь к нему на колени и плачусь о своих переживаниях, как маленькая девочка.
— Что на этот раз? Петр опять нагрубил? Люся нахамила? В столовой пирожки кончились?
— Нахал! — я улыбнулась и стукнула кулачком его по груди.
Иван Игоревич расправил мой кулачок и прижал ладонь к груди.
— А если серьезно, что случилось?
— Туфли жмут, —
