– Джингильда всегда ненавидела те кошмары, которые ты творил!
– Что ж, она, по крайней мере, поступила честно – ушла в монастырь. Ты даже не спрашиваешь о ее здоровье… Да, женитьба на твоей матери была ошибкой, и я раскаиваюсь, меня оправдывает лишь одно: я не ведал, что творил. К сожалению, энергии и желания помочь Англии у меня оказалось куда больше, чем разума. Я прошел между такими Сциллой и Харибдой, каких ты и вообразить не в состоянии, я и сам тогда не представлял, какой опасности подвергаю себя и дело своей жизни. Мое невежество могло увлечь вместе со мной в пропасть всю страну – Бог не допустил. Но мы с Джингильдой любили друг друга, ты родился в счастливой семье, и твоего поведения ничто не оправдывает. У тебя достало ума только на одно – проклинать мои дела у меня за спиной и сговариваться с врагами. И каких же товарищей ты себе выбирал…
– Честных людей, патриотов. Отец, это бесполезно, я не изменю своих решений.
– Человек не должен принимать решений. Решения – прерогатива Бога. Если у тебя возникла необходимость принимать решение, это означает лишь одно – недостаток информации. Тебе нужно принимать решение, через какую дверь выходить из комнаты? Нет, потому что это очевидно. Недостаток информации или противоречивые данные бывают на войне, при цейтноте, и вот там-то действительно приходится принимать решения.
– Я и живу на войне. Только у меня своя война.
– Но ты же ненавидишь эту войну. Зачем она тебе?
– Я не могу иначе.
– Знаешь, Гарри, если сам путь к цели не доставляет тебе удовольствия, то, скорее всего, и достижение этой цели не очень-то тебя обрадует.
– Я все равно не остановлюсь!
– Ладно, Гарри, разговор этот и впрямь бессмысленный и не доставляет удовольствия ни тебе, ни мне. Скажу вот что: любой человек имеет право превратить собственную жизнь в балаган, но ровно до тех пор, пока этот балаган не начинает мешать жить окружающим. Как ты понимаешь, я не могу все бросить и предоставить тебя самому себе – не то у тебя имя, сынок. Ты, конечно, не дамоклов меч, но дамоклов камешек в моем сапоге или, иначе, дамоклова заноза у меня… кое-где. Так продолжаться не может.
– Меня ждет Тауэр?
– Разумеется, ждет. Но не дождется. К тому же Брекенбери рассудком тронется, если увидит тебя за решеткой, а старик мне еще нужен. Нет, Гарри, твое пребывание на Тратере, где бы то ни было, меня вообще не устраивает. Ты отправляешься в края, где мрачный феодализм закончился тысячелетия назад, где все гуманно и демократично. Война на исходе, тебе ничто не угрожает… Да, и предупрежу сразу: не пытайся вернуться, ничего из этого не выйдет. Ну, за тобой там присмотрят. Собирайся, попрощаться мы еще успеем.
* * *В этой истории все перепутано, сбивчиво, и начинается она с середины, и начал у нее много, а вот никакого финала нет, так что и рассказывать ее придется в такой же сумбурной манере. Начать можно с того, что в начале сороковых весь Чикаго (а за ним и Милуоки) пополз вокруг озера на восток. С городами это изредка случается. Формально не покидая Иллинойса, центр переместился в бывшие южные окраины, и Арлингтон превратился едва ли не в сельский пригород, воспоминание об «одноэтажной Америке», хотя и густо пробитый автострадами и железными дорогами, сходящимися восточнее, где над озером громоздился лес небоскребов. Цены в районе Хейт Арлингтон упали, и старшая сестра приемного отделения Окружной больницы Джулианна Дарнер купила себе дом на западе Коллфакс-стрит, рядом с железной дорогой, которая никуда переезжать не собиралась.
Над шумозащитным забором проносятся крыши вагонов – днем и ночью. Дом подрагивал. Он был большим, но несуразным, построенным скорее с размахом, нежели с чувством формы. Ко всему прочему, выяснилось, что деревянный остов бойко подъедает жучок – хотя, чтобы уж быть до конца честным, надо признать, что и через двадцать лет, когда Мэриэтт уже стала взрослой девушкой, дом отнюдь не торопился рассыпаться и закончил свое существование лишь под ножом бульдозера. В двух шагах – сортировочная станция, бесконечные ряды пакгаузов и товарных дворов. А по ночам, когда смолкает городской шум, звучит железный вопль-плач вагонов, скатываемых с распределительной горки. Эта заунывная жалоба колесных пар мерещилась потом и снилась Мэриэтт всю жизнь, везде, куда бы ни заносила ее судьба. А сверху, над домом еще проходил монорельс, который, правда, работал раз в две недели.
Дальше, через дорогу заправка и мастерская по ремонту байков – фантастические сборища людей в черных кожах, рев и стрельба мотоциклетных двигателей. Хозяин заведения, Клэнси, влюбился в Джулианну с первого взгляда – бывают такие чудеса даже в наше время. Немолод, внешность Баффало Билла – если помните, кто это – или просто битого жизнью рейнджера из классического вестерна – волна сивых волос, роскошные усы и внимательный взгляд серых глаз, наводящий на мысль о фирме «Кольт», – байкер со стажем, с самыми невероятными знакомствами и ошеломляющим жизненным опытом. Своего счастья Клэнси с неистощимым терпением дожидался почти десять лет, и в итоге, надо признать, дождался.
В доме заправляла бабушка (где был в это время дедушка, ничего сказать не могу, не знаю), и регулярно появлялись и, как казалось маленькой Мэриэтт, непрерывно что-то праздновали ее подруги, бойкие старушки, которые по таким случаям наряжались в белые, щедро украшенные вышивкой рубашки, венки с алыми лентами, пели песни на непонятном языке и часто поминали местность со странным названием «Канев». Джулианна постоянно пропадала то на работе, то на бесконечных курсах усовершенствования сестер, то на заседаниях благотворительного фонда.
Джулианна была девушкой статной, но по ее росту заметно широкой в кости – всегда чувствовалось, как основательно она стоит на земле, и не было ничего проще, чем вообразить ее с громадным снопом на плече. Из своих пышных темных волос она устраивала непростые сооружения, в основе которых лежали две толстенные косы, глаза у нее были зеленые, озорные и сулящие сюрпризы, а смех обладал невероятной заразительностью.
С Гарри они познакомились при обстоятельствах настолько романтически-избитых (причем в буквальном смысле слова), что об этом даже неприятно рассказывать – но что делать. На
