– Папа, а что с ним было потом?
– С кем?
– Ну, с этим человеком. Он поехал освобождать принцессу?
– Ясное дело.
– А дракон?
– Ну… Дракон опечалился и полетел получать высшее образование.
– Куда?
– В Стэнфорд, куда же еще. Есть там одна кафедра, туда как раз таких и берут.
– Какая кафедра?
– Общей морфологии, – мрачно ответил Гарри.
Теперь уже не вспомнить, как и почему Джулианна отнесла эти картинки на работу, и один из пациентов, авторитетного вида дядька, уложенный на больничную койку последствиями чересчур веселой вечеринки, обратил на них внимание. Реакция его была мгновенной и удивительной – не сходя с места, он выписал сотрясший воображение Джулианны чек и сказал: «Покупаю, пусть нарисует цикл. О чем угодно».
Впервые в жизни работа заинтересовала Гарри. Он вооружился фломастерами всех размеров, гелевой ручкой и принялся малевать. Цветов Гарри не признавал, рисунок был сугубо однотонный, зато разнообразие стилей штриховки поражало. Он свободно владел классической формой – в манере раннего Икегами Риоичи, и одновременно с той же легкостью воспроизводил врубелевскую штриховку «в крестик» – прием, доселе считавшийся непреодолимо сложным. Трудных ракурсов для Гарри не существовало вообще, напротив, он даже любил всевозможные ухищрения и немыслимые развороты, когда, например, динамику ситуации передавали выхваченные кадром подметка ботинка, полуприкрытый глаз и единственная разверстая ноздря. Рука обладала таким удивительным свойством, что не нуждалась ни в циркуле, ни в линейке, и компьютером, несмотря на колоссальные затраты времени, он тоже пренебрегал. «Господи, хоть не пьет», – говорила Джулианна. Сюжет вышел абсолютно бредовый – парень с лицом картошкой воюет с драконами, попадает к ним в плен, там особый драконовский злодей ставит на нем таинственные медицинские эксперименты, превращая, само собой, в силача и супермена, он участвует в показательных боях с такими же, как он, в него влюбляется прелестная драконша, она помогает ему бежать, все счастливы, продолжение следует.
Авторитетный дядька оказался посланцем Фортуны. Джулианна была начисто сражена, увидев рисунки своего неприспособленного мужа в «Панче», и дальше, как ни удивительно, в дом пришли деньги и успех. У дурацкого картофелемордого парня и его драконов объявилась толпа поклонников и сайт в Интернете.
Свой нарочитый дальтонизм Гарри доводил до абсурда и на заказ написал серию портретов маслом, используя лишь газовую сажу и цинковые белила. Как ни странно, но и у этой бессмысленно-чудаковатой живописи нашлись поклонники, причем достаточно щедрые.
Пришедшие деньги позволили заткнуть многие дыры. Однако успех был недолгим. Сюжеты становились все мрачнее, все отрывочнее и бессвязнее – читатели на это не жаловались, даже напротив, но комикс превращался в откровенный бред, сжигающий разум создателя. Гарри смеялся и плакал, разговаривал с рисованными героями днем и ночью, и вскоре, по настоянию Джулианны и врачей, он согласился лечь в психиатрическую клинику. Потом второй раз, потом третий. Там он тоже рисовал (эти эскизы впоследствии нашли массу почитателей) – до тех пор, пока рука держала перо. Теперь он отказался от своей великолепной штриховки и почти полностью перешел на локальные тени – лишь черное и белое, и в этой манере он создал не меньше дюжины видов одного и того же мрачного замка – черная кромка воды и белый зуб башни в черном же небе. (Впервые увидев Челтенхэм на фоне озера и гор, Мэриэтт ахнула, узнав с детства знакомый силуэт.) Что-то грызло и сосало его, никакая фармакология не могла загасить его ужаса и перевозбуждения, Гарри высох, перестал разговаривать, а позже – и узнавать людей. Джулианне было больно и страшно смотреть на него – его лицо, казалось, состояло из одних воспаленных глаз, дико взирающих на ему одному видимых призраков – так что когда к нему наконец пришло последнее успокоение, первым чувством, которое она испытала, было облегчение. Врачи так и не смогли точно установить, от чего же именно он умер.
* * *Смерть Гарри, несмотря на всю неизбежность и ожидаемость, оказалась для Джулианны куда большим ударом, чем она допускала даже в самых своих горьких и тайных помыслах. К ней наконец пришло понимание, что закончилась целая эпоха, что уже больше никого и никогда она не сможет так любить, что вот это отпущенное ей сумбурное и пронзительное счастье и было тем самым подарком, который судьба иной раз, единожды, и может приподнести.
Более того, Джулианна испытала чувство, мало ей доселе известное, – растерянность. Как писали в старинных романах, из ее души словно бы вынули сердцевину, и осталась одна пустая оболочка. Оказалось, что те заботы, боли, радости, проблемы, которые были связаны с этим странным, несообразным человеком, и были главным в ее жизни, он был осью, вокруг которой вращался ее мир. Теперь этой оси не стало, и как теперь жить, на что ориентироваться – она не знала. Работа, дом, друзья – все разом потеряло смысл. Как ей одной воспитывать Мэриэтт? Девочка уже сейчас росла очень необычной – когда родная, а когда и не очень, – а что будет дальше, когда она превратится в подростка? Настоящее взаимопонимание у нее было только с Гарри, причем до такой степени, что Джулианна всерьез опасалась, что дочь унаследовала кошмар, погубивший ее отца.
Бессознательно следуя заложенным с детства патриархальным традициям, Джулианна считала, что мужчина в доме – это обязательная деталь интерьера, и спустя некоторое время уже другими глазами взглянула на преданного до гробовой доски Клэнси. Все эти годы ветеран-байкер, рыцарски непоколебимый в своем чувстве, поддерживал Джулианну как мог, выручал при всяком удобном и не слишком удобном случае, и взгляд его из-под седеющих бровей говорил ясно и твердо: «Только позови». К Мэриэтт он относился как к родной дочери, и это иной раз было очень не лишним – она училась в не самой благополучной школе не самого благополучного района, но все отпетые, безнадежные и закоренелые знали: только задень Мэриэтт Дарнер, и вечером к твоему дому подъедут на мотоциклах двадцать человек в кожах, цепях и шипах, с обрезами на задних сиденьях, и разговор с ними тебя не обрадует. И вот, через десять лет, время Клэнси пришло.
Но до этого приключились иные, не менее удивительные события.
* * *Как подъехала машина, Джулианна не услышала, перед ней ворчала и шипела сковородка, но негромкий стук в дверь, сопровождаемый неизменным дребезжанием упорно не дающего себя обнаружить стекла, разобрала отчетливо. Сеялся едва заметный дождь. Перед ней стоял человек зрелых лет, но вовсе не старик – не сильно за пятьдесят. Очень гладко причесанные длинные волосы,
