– Мы ожидали вас вчера, – сказала официантка, почесывая в затылке ручкой. – Но мы сейчас все решим. Дайте нам пять минут.
Другой компании пришлось встать, когда сотрудники внесли в зал еще один стол. Ульрика, Стелла и я стояли посреди тесного ресторанчика, делая вид, что не замечаем раздраженных взглядов, устремленных на нас со всех сторон. Меня так и тянуло что-то сказать, объяснить, что ошиблись не мы, а работники ресторана.
Когда наш стол наконец-то был накрыт, я уселся, спрятавшись за меню.
– Просим прощения, – проговорил человек с седой бородой – судя по всему, владелец заведения. – Разумеется, мы компенсируем. Десерт после ужина – за наш счет.
– Ничего страшного, – заверил я его. – Все ошибаются.
Официантка записала на бумажке, какие мы заказываем напитки.
– Бокал красного? – проговорила Стелла и вопросительно взглянула на меня, а я повернулся к Ульрике.
– Сегодня особый день, – ответила моя жена.
Я кивнул официантке:
– Бокал красного новорожденной.
После ужина Ульрика вручила Стелле открытку с узором Йосефа Франка.
– Это карта?
Я загадочно улыбнулся.
Вместе со Стеллой мы вышли из ресторана и завернули за угол. Чуть раньше я поставил туда ее подарок.
– Но, папа, я же говорила… Это слишком дорого! – Она прижала ладони к щекам, открыв рот.
Это был розовый мотороллер «веспа-пиаджио». Мы присмотрели его в Интернете пару недель назад, – само собой, он стоил немало, но мне удалось уговорить Ульрику купить его.
Стелла покачала головой и вздохнула:
– Почему ты никогда меня не слушаешь, папа?
Я поднял ладонь и улыбнулся:
– Достаточно маленького «спасибо».
Я понимал, что Стелла больше всего обрадовалась бы наличным, но дарить на день рождения деньги так скучно. На мотороллере она легко могла добраться до города, на работу или к друзьям. В Италии вся молодежь разъезжает на мотороллерах.
Стелла обняла нас и еще несколько раз поблагодарила, прежде чем мы вернулись в ресторан, но меня не покидало чувство разочарования.
Официантка внесла тирамису, подарок от заведения, – и мы констатировали, все трое, что не можем проглотить больше ни крошки. А потом все же все съели.
К кофе я заказал себе лимончелло.
– Мне уже пора, – сказала Стелла и заерзала на месте.
– Ну не прямо же сейчас?
Я взглянул на часы. Половина десятого.
Стелла поджала губы и продолжала вертеться на стуле:
– Могу еще посидеть. Минут десять.
– Сегодня твой день рождения, – сказал я. – Вы ведь завтра открываетесь только в десять?
Стелла вздохнула:
– Завтра я не работаю.
Как так? Она всегда работала по субботам. Именно таким образом она в конце концов и закрепилась в «H & M», работая сначала по субботам, потом летом, потом – на неполную ставку.
– У меня сегодня после обеда болела голова, – уклончиво ответила она. – Мигрень.
– Так ты сказала им, что заболела?
Стелла кивнула. Дала мне понять, что это не проблема. Там есть другая девушка, которая с удовольствием выйдет за нее.
– Не этому мы тебя учили, – произнес я, когда Стелла поднялась и взяла свою куртку, висевшую на спинке стула.
– Адам… – сказала Ульрика.
– Но почему ты так торопишься?
Стелла пожала плечами:
– Мы с Аминой договорились встретиться.
Я кивнул, подавив недовольство. Наверное, в девятнадцать лет они все такие.
Стелла сердечно обняла Ульрику. Сам же я едва успел привстать со стула, когда она обняла меня, поэтому прощание вышло каким-то скомканным.
– А мотороллер? – спросил я.
Стелла взглянула на Ульрику.
– Мы доставим его домой, – пообещала моя жена.
Когда Стелла исчезла за дверью, Ульрика медленно вытерла рот салфеткой и взглянула на меня.
– Девятнадцать лет, – проговорила она. – Подумать только, как быстро летит время!
Вернувшись домой, мы с Ульрикой почувствовали, что смертельно устали. Мы уселись в разных углах дивана с книжкой, фоном включив Леонардо Коэна.
– И все же я считаю, что она могла выразить чуть больше благодарности, – сказал я. – Особенно после происшествия с машиной.
«Происшествие с машиной» стало в нашей семье устойчивым понятием.
Ульрика без всякого энтузиазма произнесла «угу», даже не подняв глаз от книги. Ветер за окнами крепчал, стены потрескивали. Лето было на исходе, заканчивался август, но меня это не смущало. Мне всегда нравилась осень – это чувство, что все начинается заново, словно новая влюбленность.
Когда некоторое время спустя я отложил свой роман, Ульрика уже заснула. Осторожно приподняв ее голову, я подложил ей под затылок подушку. Она тревожно зашевелилась во сне, и я даже подумывал разбудить ее, но потом вернулся к чтению. Прошло немного времени – и буквы стали расплываться перед глазами, мысли улетали куда-то. Я заснул, ощущая тяжесть в груди из-за той пропасти, которая вдруг образовалась между мной и Стеллой – между тем, какими мы были и какими стали, между моими представлениями о нас и реальностью.
Когда я проснулся, посреди комнаты стояла Стелла. Она покачивалась взад-вперед, а свет луны из окна освещал ее голову и плечи.
Ульрика тоже проснулась и протирала глаза. Вскоре комната заполнилась всхлипами и тяжелыми вздохами.
Я сел:
– Что произошло?
Стелла покачала головой, огромные слезы катились по ее щекам. Ульрика обняла ее, и, когда мои глаза постепенно привыкли к темноте, я увидел, что Стеллу буквально трясет.
– Ничего.
Затем они с мамой вышли из комнаты, а я так и остался сидеть с ужасным чувством пустоты в душе.
2
Мы были самой обычной семьей, но потом все изменилось.
Много времени надо, чтобы выстроить и наладить жизнь, а зачеркнуть все можно в одно мгновение. Понадобится много лет, десятилетий, возможно, вся жизнь, чтобы стать тем, кто ты есть. Пути, которыми мы идем, обычно извилисты, и мне представляется, что так и задумано: вся наша жизнь строится на ошибках и мытарствах. Характер закаляется в испытаниях.
Куда труднее мне понять то, что случилось с нашей семьей этой осенью. Я знаю – все понять невозможно, и в этом есть большой смысл, но в событиях последних недель лично я никакого смысла разглядеть не могу. Не могу объяснить ни себе, ни кому-либо другому.
Вероятно, такое случается со всеми, но мне кажется, что я, как священник, в большей степени, чем другие, несу ответственность за свое мировоззрение. Вообще-то, у людей часто вызывает сомнения моя вера. Меня спрашивают, вправду ли я верю в Адама и Еву, в Непорочное зачатие, в то, что Иисус шел по воде и воскрешал мертвых.
В самом начале своей христианской жизни я нередко уходил в глубокую защиту и начинал оспаривать взгляды на мир, которых придерживался мой собеседник. Случалось, я утверждал, что наука – всего лишь одна из религий. И конечно же, не раз в душе моей пробуждались сомнения, пошатывалась моя убежденность. Однако теперь я тверд в своей вере. Я принял благословение Господне, и Господь обратил ко мне светлое лицо свое. Бог есть любовь. Бог – мое упование и надежда. Бог – мое прибежище и утешение.
Обычно я говорю, что я верующий, а не знающий. Когда начинаешь думать, будто что-то знаешь, легко совершить промах. Полагаю, что жизнь –
