Она пристально смотрела на Мала. Но в ее взгляде на этот раз не было ни капли презрения, наоборот, она, скорее, сочувствовала принцу. Черты ее лица смягчились, и Мал вдруг легко представил ее маленькой девочкой, выбежавшей на дорогу в ожидании возвращения отца. Принц увидел, как она доверчиво следит взглядом за извилистой лентой, уходящей за горизонт, в надежде, что вот-вот на ней появится знакомая фигура.
– Мал, – снова заговорил Филипп, – вы хотите изгнать дьявола из своей души, но это невозможно. Это не под силу даже святым подвижникам, всю жизнь предающимся аскезам. Стоит человеку возомнить, что освободился от господства дьявола в своей душе, как он терпит поражение в схватке. Голос дьявола, сладок как мед, а человек не способен различить скрытого в нем яда лукавства. Люди слишком легко впадают в грех гордыни.
– Выходит, мы все обречены на поражение.
– Так говорят святые отцы. Но их горестные слова не должны никого повергать в уныние. Наше спасение в смирении перед коварством. Наш долг сражаться с дьяволом, чтобы не случилось. Такова Божья воля. Каждая молитва и благочестивое действие ослабляет темного ангела и приближает нас к Христу.
– Не счесть побежденных дьяволом, но в поединке с ним не бывает победителей, кроме Христа, – добавила Ари.
– Дьявол сеет рознь не только в душе каждого из нас, но и промеж христианами, – продолжал говорить Филипп. – Стоит христианским монархам сойтись вместе, как они начинают враждовать между собою. Однажды английский король задумал нападение на Дамиетту и попытался найти союзников, и не нашел их, потому что ему воспротивился герцог Хендрик и переманил на свою сторону всех остальных. В конце концов, нападение на Дамиетту так и не состоялось – англичане не решились идти на город в одиночку, опасаясь не столько сопротивления арабов, сколько предательства со стороны соплеменников. Раскол между христианами столь велик, что часто достигает грани, за которой остается лишь вступить в открытую схватку. Кто еще, кроме дьявола внушает нам ненависть друг к другу, когда неизреченные помыслы обращаются против нас же самих. Ненависть живет как внутри наших душ, так и промеж христианами.
Слова Филиппа заставили принца вспомнить трактат арабского святого Ибн Луки о противостоянии животной части души, сохранившей чистоту, и разумной части, отравленной Эблисом. Но не заблуждаются ли Филипп и Ари, уверовавшие во всемогущество дьявола? Ведь Мал мог неоднократно избавиться от змея, и всего лишь легкомысленно не воспользовался предоставленными ему шансами.
– Известно ли вам имя Ибн Луки? – спросил Мал Филиппа.
– Нет, – ответил Рыцарь.
– Хуфтор, не затруднит ли тебя еще раз рассказать про Ибн Луку? – окликнул Мал Проводника
– Расскажи нам эту историю со всеми подробностями так, чтобы она закончилась не раньше, чем мы остановимся на ночлег, – учтиво попросил Филипп.
– Разумеется, – отозвался Хуфтор.
Пилигримы покинули Крак, оставив после себя руины, щедро посыпанные пеплом. Из всего войска Филиппа выжило не больше сотни человек, и число раненных, не способных передвигаться верхом на лошадях, вдвое превосходило тех, кто еще мог держаться в седле. За конниками тянулась вереница повозок с раненными солдатами. Они прикладывали к ранам куски мяса, а также делали себе и обессиленным товарищам медовые повязки. Лошадей было больше, чем наездников, но Мал предпочитал идти пешком, ведя за собой навьюченного тюками верблюда, – он все еще не мог смириться с потерей Леопарда.
В пальмовом лесу к отряду присоединились пятеро воинов вместе с двенадцатью захваченными перед штурмом пленниками. Пилигримам оставалось достичь сторожевого бастиона, где они могли спокойно дождаться кораблей «Тифона», «Медею» и «Геракла», идущих от Люстшлессла к Краку по водному пути. Суда должны были доставить их к галарскому Мемфису.
Хуфтор всю дорогу неутомимо пересказывал историю Ибн Луки. К удивлению Мала, Ари живо реагировала на речи проводника. Отшельница из молчаливой, замкнутой в себе воительницы, неожиданно преобразилась во внимательную и отзывчивую собеседницу. Ее вопросы отличались точностью, а высказывания были просты и изящны. Рассказ про Ибн Луку естественным образом перетек в беседу с Ари, которая, судя по лучащемуся взгляду Хуфтора, доставляла ему наслаждение. Проводник не смог сдержать любопытство и принялся расспрашивать рыжеволосую спутницу о том, как отшельница смогла приобрести столь глубокие познания в философии и логике, сколько книг ей пришлось для этого прочитать. Ари, как и подобает отшельнице, коротко отвечала ему: все, что она имеет, даровано по милости Господа.
– Клянусь Аллахом, – воскликнул Хуфтор, оказавшись рядом с Малом и Морквардом, – эта женщина являет собой кладезь мудрости. Ее слова отрезвляют ум подобно влаге из живительного источника. Этот дар достается только тем, кто способен надолго оградить слух, язык и глаза от всего, что может уязвить сердце. Воистину, счастливец – тот, кто сможет заставить Ари забыть о скорби по погибшему мужу. Она достойна любви лучшего из воинов.
– Так женись на ней сам, Хуфтор! – хохотнул Морквард.
– Это невозможно, – помрачнел Хуфтор, – для этого мне придется, по меньшей мере, разлучиться с самим собой.
На Мала внезапно нахлынула волна гнева:
– Для меня любая дорога не имеет смысла, если рядом со мной нет моей Маргариты. Хуфтор – вот кто виноват более всех в том, что случилось. Как он мог не знать про подземный ход под городскими стенами? Это он вынудил меня молить о помощи Лесного воина! А Паладин? Он с самого начала был против Маргариты, и теперь ему не о чем сожалеть. Филипп лишь избавился от очередного препятствия на пути к Священной обители. Ари с ним заодно. Кто еще может быть более безразличен к чьей-либо смерти?! И ей нет дела до того, что цена всему – моя Маргарита, моя маленькая Маргарита! Проклятый Морквард – ты похитил ее и навсегда разрушил мою жизнь!
Едва сдерживая себя, Мал поскакал вперед, чтобы не слышать человеческих голосов.
Обратный путь из Крака давался с трудом, и отряд не успел достигнуть бастиона до наступления темноты. Филипп приказал расположиться на ночлег рядом с лесными зарослями. Солдаты до сих пор пребывали в мрачном настроении. Чтобы приободрить их, паладин пообещал устроить по прибытию кораблей пиршество и раздать жалованье. Но ему не удалось развеять печаль, охватившую сердца воинов, разрушивших Крак – ни одного радостного возгласа не раздалось в ответ. И только Хуфтор был по-прежнему словоохотлив. За ужином он рассуждал о том, какое горе постигло лошадей, утративших в бою наездников. По его словам выходило, что лошадиная печаль сейчас так сильна, что распространяется и на людей:
– Для лошади нет страшнее разлуки, чем разлука с хозяином. Пока они живы, сердца человека и скакуна слиты воедино. Когда кто-либо из них погибает, связующие их нити разрываются, и душевные раны оставшихся в живых еще долго кровоточат. Если человек способен примириться с болью
