Это он кого ремесленником назвал? Сашку Петрова?..
Сдерживаясь из последних сил, я заставил себя подумать о чем-нибудь хорошем. Первой, видимо прошла ассоциация с Сашкой Петровым, была Смоленская усадьба и как просто там было жить, вторым – наш лес, который я знал до последнего пенька…
Однако, окончательно в себя я пришёл от того, что мою руку пыталась сжать испуганная бледная Леся, а стоящий напротив художник, лицо которого приобрело землянистый оттенок, хватался за сердце. Посетители выставки спешно покидали наш закуток.
- Всё нормально. – кивнул я девушке, и она отпустила мою руку.
- Теперь я точно знаю, как выглядит сиятельный гнев! – пробормотал художник. – Простите меня, ваше сиятельство, если обидел своими словами! – он поклонился.
- Вы не представились. – кинул я ему.
- Святослав Хмельницкий к вашим услугам. – ответил он и снова поклонился.
- Святослав, вы действительно хотите увидеть портрет Алексии в исполнении ремесленника?
- Если вам не трудно, ваше сиятельство!
- Хорошо, я попытаюсь это устроить. Дайте мне пару минут на телефонный звонок.
- Как будет угодно вашему сиятельству! – он продолжал кланяться.
Не обращая больше на него внимания, я отошёл немного в сторону и набрал Сашку.
- Привет! – начал я разговор. – Я сейчас на той выставке, которую ты рекомендовал.
- Нравится? – весело спросил он.
- Очень! – хмыкнул я. – Господин Святослав Хмельницкий желает увидеть твой портрет Алексии.
- Да? – в голосе Сашки появились панические нотки.
- Хочешь, я ему трубку дам? – уже спокойно спросил я.
- Нет. – Петров сделал паузу. – Куда надо портрет привезти?
- Прямо на выставку, Сашка. – ответил я. – Через сколько будешь?
- Максимум час! – всё равно в голосе моего друга чувствовалось сомнение.
- Не подведи меня! – как можно убедительнее сказал я ему и положил трубку.
В этот момент появился Прохор в сопровождении распорядителя, на которого жалко было смотреть.
- Алексей Александрович, ваше сиятельство! – он сделал вид, что запыхался. – Что случилось? Кто посмел? Почему люди выставку покидают?
- Творческие люди неуважение проявили, Прохор… - сказал я через губу. – Пришлось восполнять пробелы в воспитании… - и обратился к дрожащему распорядителю. – Милейший, вы будьте поаккуратней с этой творческой интеллигенцией. Жизнь так коротка…
Теперь за сердце хватался уже распорядитель. Прохор его пихнул локтём в бок, чем привёл в чувство, и сказал:
- Чтоб я тебя и охрану не видел! – того долго уговаривать не пришлось, и он быстренько испарился.
После этого настала моя очередь:
- Ты что творишь, Лёшка, на выставке умудрился влететь! – начал меня воспитывать шёпотом Прохор.
Я не стал ему ничего отвечать, а просто подозвал Лесю:
- Расскажи ему, как всё было.
Они уединились на пару минут, после чего Прохор демонстративно кровожадно оглядел художника и многозначительно хмыкнул, отчего тот поёжился, но присутствие духа всё же сохранил.
В ожидании Сашки мы спустились в пустой зал на первом этаже и по второму разу начали обходить полотна, слушая красочные комментарии Хмельницкого. Он даже, казалось, окончательно отошёл от произошедшего, был крайне экспрессивен и красноречив, определив нас с Лесей и Прохором в заинтересованных слушателей, понимающих в живописи и близких ему в восприятии мира. Художник даже не заметил, как к нам присоединился ещё один поклонник его таланта – Сашка Петров, который с горящими глазами внимал каждому слову Мастера. Остановились мы только на втором этаже, напротив того самого пейзажа, который так понравился Алексии. Будто что-то вспомнив, Хмельницкий вдруг остановился, оглядел нас, задержав взгляд на девушке, порывисто снял картину со стены и протянул Лесе.
- Это вам! От всего сердца! – глаза его горели.
Она посмотрела на меня, как бы спрашивая разрешения, и я кивнул. Леся повернулась к Хмельницкому и взяла картину.
- Спасибо, Святослав! – поблагодарила она и сняла очки.
Художник впился глазами в её лицо, не обращая внимания на окружающее. Леся больше не боялась его фанатизма и даже робко улыбнулась. Мы все не спешили вмешиваться, а Сашка так и вовсе наблюдал за разворачивающимся действом с трепетным уважением к художнику. Всё волшебство момента нарушил Прохор:
- Кто-то, по-моему, хотел портрет посмотреть?
Хмельницкий нехотя оторвался от созерцания Алексии и обратил внимание на нас, грешных:
- На первом этаже, там освещение лучше.
Мы спустились за ним на первый этаж, Сашка достал портрет и установил на специальную подставку. Очень хотелось ахнуть – Алексия на портрете была как живая. Петров действительно сумел передать её характер, эмоции, чувства! Даже я, ничего не понимавший в живописи, видел, что Сашка сумел поймать момент, и выразить его в картине. Судя по всему, всех остальных обуревали такие же чувства, за исключением Хмельницкого – он, прищурив глаза, подходил к портрету то ближе, то опять возвращался на старое место. На Сашку было больно смотреть – он напряжённо наблюдал за художником, нервно сжимая ладони. Наконец, Хмельницкий, не обращая ни на кого внимания, встал напротив портрета и застыл.
- Ваше сиятельство! – повернулся он наконец ко мне. – Примите мои самые глубочайшие извинения! – Хмельницкий поклонился. – Лучше Александра написать я не сумею!
- Это вы не мне, а вашему коллеге скажите! – усмехнулся я и, указал на школьного друга.
Сашка же, ещё ничего не понимая, переводил взгляд с меня на Святослава и обратно. Когда до него дошла суть сказанного, он покраснел и засмущался, в отличие от того же самого Хмельницкого, который в одночасье завладел вниманием Петрова. Пока они обсуждали какие-то свои художественные тонкости, мы втроём сумели перевести дух, и уже спокойно насладиться портретом.
- Лёш, так как на счёт обложки альбома? – спросила меня Леся.
- Точно подходит! – кивнул я. – А на следующий альбом у тебя Хмельницкий есть, что-нибудь придумает.
- Это да, творческая личность в высшей степени! – хмыкнула она. – Даже оторопь порой берёт…
- Да нормальный мужик, вроде, только с закидонами на почве рисования… - ухмыльнулся я.
В это время Хмельницкий при помощи Сашки Петрова сняли одну из картин в центре экспозиции и повесили туда портрет Алексии. Закончив, Святослав прокомментировал:
- Выставка будет длиться ещё две недели, практически все картины распроданы, и работа Александра займёт центральное место! – мой друг на это лишь скромно улыбнулся.
- Алексия, ты не против? – спросил он.
Она опять глянула на меня, и, получив моё молчаливое согласие, кивнула:
- Конечно, не против, Саша, какие могут быть вопросы! Но портрет всё равно мой!
- Это даже не обсуждается! – кивнул в ответ Петров.
Весь этот пафос, с выражением взаимных чувств и обязательств, опять остановил Прохор:
- Вечер-то будет продолжаться?
- Да! – взбодрился я. – Святослав,
