Хозяйка помогла мне раздеться и лечь в постель. Я спал так долго, что, если бы не воскресенье, мне пришлось бы пропустить занятия. Наутро у меня началось похмелье. Ощущение депрессии несколько ослабло, когда я обнаружил в одном из верхних карманов шинели бумажный пакет с двумя граммами прекрасного кокаина. Два вдоха — и я стал новым человеком. Я слишком поздно спустился к завтраку, как сообщила мне улыбающаяся мадам Зиновьева, качая головой; в итоге я взял одну из своих книг по машиностроению и насладился парой стаканов некрепкого чая в близлежащем кафе. Я читал главу о защищенном шестицилиндровом двигателе Лунделя[84], который тогда уже вышел из моды. Проблема с учебниками состоит в том, что они обычно отражают сведения двадцатилетней давности. Однако это чтение показалось мне очень легким по сравнению с абстракциями, которыми я занимался большую часть недели.
Эта глава дала мне несколько идей по усовершенствованию обычных подъемных двигателей, которые тогда начинали использовать на некоторых линейных кораблях; подобные идеи, в свою очередь, привели меня к размышлениям о самолетах, которые могли быть запущены с кораблей без обычной взлетно–посадочной полосы. В том небольшом кафе на Выборгской за Финляндским вокзалом весенним утром 1916 года я изобрел современный авианосец. Это было не что иное, как тренировка ума. Сделав первые эскизы и продумав все необходимые механизмы, я смял бумагу и выбросил ее. Позже я вернулся к этой идее и сделал более точные наброски, но этот рассказ поможет моим читателям понять, насколько плодотворны были мои занятия и как небрежно я относился к передовым концепциям.
Я вернулся домой к обеду и провел день, изучая спецификации электрических лифтов «Вейгуд» и «Отис» с регуляторами «Розенбуш»[85] с целью построить взлетную полосу с гидравлическим управлением; ее можно было опускать, когда она не требовалась, и поднимать, когда самолеты шли на посадку. Я разработал метод швартовки воздушных кораблей в море, также с помощью электрических лебедок; дирижабли могли оставаться на буксире на время простоя, а затем наносили бы воздушные удары там, где их не ждали.
Если бы я представил тогда свои идеи в военное министерство или в Адмиралтейство, ход войны мог измениться. Россия бы торжествовала, стала более сильной, лидировала в современных вооруженных силах и технических науках, превратившись в величайшую военную державу. Британские модернизированные тракторы и танки показались бы пустяками по сравнению с нашими воздушными бомбардировщиками и авианосцами. Кажется, я уже высказывал предположение, что люди, которые управляли министерствами, были не просто коррумпированы или консервативны — их интересовало заключение сепаратного мира с Германией. Если бы они смогли, то сдались бы за восемнадцать месяцев до того, как большевики отдали врагам обширные области нашей страны. Эти земли не удавалось вернуть в течение многих лет, только после Второй мировой войны старые российские границы были восстановлены. В 1916‑м зеленые и розовые области на карте представляли две крупнейших известных в мире империи. Русские почти лишились своей империи из–за действий Думы и евреев. Британцы лишились своей из–за лени, презрения к себе и преувеличенных представлений о способности дикарей постичь принципы христианской благопристойности. Две империи погибли навсегда. Только слабые остатки их культуры сохраняются в уголках мира, пока еще не тронутых сентиментальным либерализмом и желанием любой ценой умиротворить коварный, беспринципный Восток.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Именно тогда начался самый насыщенный этап моей творческой жизни. В будние дни я посещал лекции, читал книги, на много лет опережавшие те знания, которые входили в официальную программу, вечером отправлялся домой на паровом трамвае и занимался собственными исследованиями. Затем, около восьми–девяти вечера, несмотря на то что мадам Зиновьева качала головой и поджимала губы, я присоединялся к Коле у него на квартире или в одном из наших любимых кабаре. Он читал бесконечные стихи на французском, английском, русском и отвратительном немецком. Я рассказывал ему, как строятся цеппелины, работают танки и создается электричество. Полагаю, что он уделял моим лекциям столько же внимания, сколько я уделял его стихам. Я стал для него своеобразным талисманом нового века. Мой друг был всегда вежлив, никогда не допускал грубостей и никому не позволял оскорблять меня. В «Алом танго» и «Бродячей собаке» собирались богемные художники, иностранцы, преступники и революционные crème de la crème[86], позднее ставшие служить Керенскому или Ленину; они встречались, беседовали, слушали музыку, искали сексуальных партнеров и иногда дрались. Этот опыт стал для меня бесценным. Я наконец смог встречаться с женщинами и позабыть о Марье Варворовне. Эти дамы относились к любви так же легко и радостно, как моя Катя. У меня были и поклонники–мужчины, я флиртовал с ними, но не уступал их домогательствам. Многие девушки, да и зрелые дамы, возбуждались от чтения вслух порнографического бреда Мандельштама и Бодлера и увлекали меня в свои восхитительные постели. Иногда я спал на дорогих шелках, умывался по утрам теплой, ароматной водой. Я вновь обретал уверенность в себе. Решил, что могу меньше читать. Теперь я мог поддержать беседу практически на любую тему.
Тем временем начались летние каникулы, и я решил позволить себе отдохнуть. С Колей, Ипполитом, девушкой, которая называла себя на английский манер Глорией (хотя была полячкой), и несколькими так называемыми поэтами мы гуляли по Летнему саду и широким набережным Невы, арендовали речные пароходики, наслаждались пикниками на берегу реки и обедали в тех великолепных деревянных многоэтажных заведениях, которые мало чем отличались от швейцарских лыжных домиков; раньше там обслуживали клиентов с пароходов, а теперь радовались любым посетителям.
Когда из города исчезли представители высшего света, Санкт–Петербург заполонили раненые солдаты и матросы, медсестры с фронта, искавшие утешения в объятиях здоровых гражданских мужчин, которых осталось немного. Это обилие женщин отвлекало даже агитаторов вроде Луначарского, который стал наркомом просвещения при Ленине, или Онипко[87], печально известного анархиста, участника короткой революции 1905 года. По очевидным причинам люди вроде них для воинской службы не
