— Я подумаю. — Улыбнулся толстяк. — Я очень хорошо подумаю, Эрик. А пока я этим занимаюсь, побудь послушным мальчиком и постарайся сегодня никого не убить. В городе последнее время и так… напряженно. Ты дорого мне обходишься, парень. И ты наверняка догадываешься, насколько я не люблю, когда мельница мелет в убыток. Моя мельница. И мой убыток. Чаша моего терпения опасно переполнена. — Пухлая ладонь толстяка поднялась. Похожие на сардельки большой и указательный пальцы сдвинулись, оставив между собой пару миллиметров. — Осталось во-от столько, и тебя не спасет ни твой папашка, ни весь твой дом, клан, семейство или, как там вы зоветесь. Большой войны из-за тебя не начнется, недаром тебя отправили сюда «попрактиковаться». А маленькую я переживу. Ты понял? — Неуловимым движением подхватив вилку, толстяк, наколов на нее кусок мяса, отправил его в широко открытый рот и снова заработал челюстями.
— Я думаю, мы друг друга услышали, Джебедайя, — после долгой паузы кивнул охотник за головами.
— Услышали, — проглотив еду, кивнул толстяк и, вытерев жирные пальцы не первой свежести платком, снова скрестил руки на необъятной груди. — Кстати. К вопросу о скуке. У меня есть для тебя еще одна работенка. По профилю. И на этот раз, я надеюсь, ты все сделаешь так, как я скажу.
— Опять… — протянул наемник. — И что в это раз? Показательная казнь? Кого-нибудь проучить? Или опять искать беглых?
— Я бы подбрасывал тебе более сложные дела, — пожав плечами, жирдяй, аккуратно отрезав от бифштекса небольшой кусочек, насадил его на вилку и, ловко обмакнув в соус, принялся крутить его перед глазами, любуясь отражающимися от жирной поверхности световыми бликами, — но ты так и не выполнил главного моего поручения. Мне всё ещё нужна голова Брокера, Ставро. А ее у меня до сих пор нет.
— Урод слишком хорошо прячется, — сморщился наемник. — Прежде, чем я докапываюсь до очередной его норы, он успевает сделать себе новую. А Ликана мне совершенно не помогает… Так, какую работу ты мне сейчас предлагаешь?
— Думаю, тебе понравится, — откинувшись на спинку жалобно заскрипевшего от непомерной нагрузки стула, Джебедайя Финк отдышливо засопел и стер со лба тонкую пленку отчетливо пахнущего ацетоном пота. — Во всяком случае, основным условием будет… не сдерживаться и проявить фантазию.
— Уже интересно, — в предвкушении раздув ноздри, наемник наклонился к толстяку.
****
— Интересно, — задумчиво протянул мужчина и, слегка наклонив голову к правому плечу, поправил висящий на плече массивный пластиковый контейнер. — Интересно, — повторил он в пустоту и, свернув с обочины разбитой дороги, успевшей подсохнуть после ночного дождя, принялся карабкаться на высящийся чуть в стороне от нее холм.
Подниматься пришлось довольно долго. Склон был крутым и скользким. Короткая жесткая трава резала ладони и не давала за себя уцепиться. Раскисшая, давно отвыкшая от влаги, не успевшая окончательно просохнуть земля предательски расползалась под подошвами затертых до дыр сапог. Будто наверстывающее упущенное за предыдущие сутки солнце немилосердно пекло затылок, но мужчина не выказывал никаких признаков усталости. Высокая, неестественно худая, замотанная в невероятное даже по меркам Пустошей когда-то ярко-желтое, а теперь грязно-бурое тряпье, чем-то напоминающая экзотическое насекомое фигура с маниакальным упорством ползла к своей цели. Соскальзывала, падала, поднималась и снова продолжала свой путь. Солнце почти встало в зенит, когда мужчина, наконец-то, достиг вершины. Утерев слегка вспотевший лоб тыльной стороной ладони, путешественник расплылся в широкой улыбке, задрав голову, и принялся пристально вглядываться в чуть подёрнутое дымкой редких облаков небо.
— Конечно, — кивнул он после долгой паузы, — Твоя воля, — и скинул с плеча чехол.
Чуть слышно щелкнули застежки, матово блеснула на солнце вытертая до белизны арамидная ткань подложки. Длинные пальцы путешественника бережно огладили содержимое футляра. Клацнула сталь зажимов, и на свет показалось хищное, узкое тело винтовки с неестественно длинным шестигранным стволом. Сухие, потрескавшиеся губы мужчины чуть заметно шевельнулись и разошлись в блаженной улыбе. С легкостью перехватив громоздкое с виду оружие, странник ловко утвердил его на коленях, примкнул к массивной ствольной коробке извлеченный из того же чехла прицел, прицепил сошки, уверенными, говорящими о долгой практике движениями прикрутил и отрегулировал приклад. Осторожно, один за другим, вставил в сверкающие начищенными до зеркального блеска контактами пазы питательные элементы и щелкнул находящимся на месте затвора переключателем.
— Еще разок, милая. По Его воле, по Его слову, — прошептал путник, и неожиданно развернувшись слитным, каким-то змеиным движением подтянул приклад к плечу. Громоздкая, неуклюжая коробка прицельного устройства чуть слышно зажужжала, синхронизируясь с оружием, и приветливо моргнула зеленым индикатором. Мир привычно скакнул перед глазами, приблизился, стал ярче, четче, острее. Чуть заметное, еле слышное и ощущаемое, чувствующееся лишь размытым намеком, стало ясным, как дневной свет. Бесконечным, как круговорот звездного купола. Неотвратимым, словно само время…
По дороге ехал грузовик. Поднимая огромные столбы пыли тяжелый автомобиль, в равной степени покрытый пылью и ржавчиной, тяжело переваливался по надолбам изрядно запущенной, разбитой в хлам, уже начавшей кое-где зарастать травой, старой довоенной трассы. Его наполовину сорванный с креплений брезентовый тент, с грубо намалеванной на боку заляпанной потеками жирной дорожной грязи волчьей морды, трепетал на ветру, словно знамя давно забытой армии. Громыхающее броневыми листами, скрипящее рессорами, казалось, вышедшее из страшных сказок про Черные годы [11] чудище перло по тракту, чадя разболтанным двигателем и подминая под себя кустарник обочин слишком тесной для него дороги. Мужчина еле заметно повел плечом, и перекрестье прицела послушно сместилось в сторону кабины. Две женщины. Одна в глубине — худая, болезненно бледная — держит в руках длинный блестящий тесак, улыбается и что-то быстро говорит второй. Красивая улыбка. Острая, как грани хрустального осколка, хищная, предвкушающая. Она напоминала о сулящем прохладу и облегчение путникам роднике. Вот только жаль, что чистая с виду вода уже давно была отравлена медленным ядом. Вторая, сидящая за рулем, полная противоположность первой. Высокая, крепкая; чуть поблескивает на солнце свежеобритый, покрытый многочисленными татуировками её череп; пронзительный взгляд, угрюмое выражение лица. Она больше напоминала камень, до поры лежащий на вершине горы валун, безобидный с виду, но на самом деле, готовый в любую минуту сорваться и дать начало всесокрушающей лавине.
Мужчина кивнул. Он не ошибся. Он никогда не ошибается. Его слово крепче костей гор. Ярче солнца. И опасней вошедшей прямо в сердце стали. Палец стрелка медленно соскользнул на кнопку электроспуска. Отполированный тысячами прикосновений углепластик слегка обжег кожу неестественной для этого больного, умирающего мира теплотой и гладкостью, и стрелок замер, словно пронзенный молнией, чутко прислушиваясь к медленно разгорающейся в груди, тянущей, нестерпимо сладкой боли. Он ждал. Встроенный дальномер услужливо подсказывал, что до цели почти одиннадцать километров, что влажность воздуха тридцать два процента, а
