— Что нового, Алексей Петрович? — Императрица внимательно смотрела в лицо хитрого и умного царедворца.
— Слава Богу, ничего, — чуть дёрнув губой в ироничной усмешке, отвечал канцлер.
— И то хорошо, — кивнула Елизавета. — А у меня новина: думаю свадьбу великому князю сыграть.
Ювелир, не меняя почтительного положения, успел-таки перехватить одну дамскую ручку, которая, улучив момент, потянулась к полыхающему великолепием столику, поднёс ручку к губам, а столик, прикрыв шёлковым платком, отодвинул в глубь комнаты.
— Эта новость, Ваше Величество, каждому воробью ведома, — говорил Бестужев с бесстрастным выражением лица, но прежней усмешечкой в глазах. — Надеюсь, звали не затем, чтобы на свадьбу пригласить?
— Догадлив, граф, — тоже усмехнулась царица, — за то и ценю.
— Увы, матушка, — сразу приступил к делу граф, — казна пуста.
Елизавета, которой эти игры были хорошо известны, никак не отреагировала на горестный вздох канцлера.
Смекнув, что от трат не уйти, Бестужев осторожно спросил:
— Не меньше миллиона потратить думаете, а?
Императрица искренне расхохоталась.
— Миллион!.. Одни энти безделушки, — она показала на камни, — тыщ на триста потянут, и то придётся выторговывать каждую копейку... — Ювелир скромно потупился. — А невесту нашу бесприданную приодеть? Покои отделать, церкви золотой оклад подарить... — Елизавета вздохнула. — Да и сама пообносилась.
Понимая, что это бесполезно, канцлер всё ещё продолжал вяло сопротивляться:
— Армия третий месяц без жалованья, дворцовому штату, стыдно сказать, задолжали...
— Для чего вы мне это говорите, с меня своих забот хватает! — делано возмутилась Елизавета. — Прикажите генерал-прокурору деньги изыскать — это его дело... Сами придумайте что-нибудь, пусть откупщики мошной тряхнут. Вон, сказывают, соль дешева, накиньте на пуд копеечку, пусть губернии подать пришлют... Да мало ли откуда деньги берутся, не бедные же мы!..
— Оно так, матушка, — не сдавался Бестужев, — спереди шик, а сзади-то пшик. — И сделал попытку завершить разговор: — Значит, миллиона три.
— Три, пять, — никак не унималась Елизавета, — мы не на базаре, граф, не торгуйтесь...
На счастье Бестужева, за дверями послышался шум, и в будуар влетел встревоженный адъютант.
— Ваше Величество, депеша. Его императорское высочество великий князь Пётр Фёдорович, едучи с Москвы, занемог в Валдае.
— Что с ним?
— Докладывают, оспа.
16
Мчались впереди, припадая к гривам, драгуны сопровождения, и нёсся в холодном воздухе предостерегающий крик:
— Пади! Пади!
Невиданно ранний снег облепил ещё не сбросившие лист деревья, и они стояли, будто привидения, вдоль лесной дороги — сказочно и страшно.
— Пади!
Карета неслась, угрожающе кренясь, тёмною чащобой, светлым большаком, падала в низины, взлетала на бугры. Елизавета, укрытая полостью из песца, нетерпеливо поглядывала в окошечко кареты, залепленное комьями липкого первого снега, и с тоской вспоминала: ночь, гонка, тревога... Не успела тогда, не успела — та же проклятая оспа унесла жениха, сделав на всю жизнь невенчанной вдовой...
Лейб-медик Лесток, сидящий рядом, обменялся встревоженным взглядом с Чулковым — верный лакей, как всегда, у ног своей царицы.
— Матушка, может, утишим бег? — показалось в дверце в минуту остановки укутанное башлыком лицо кучера. — Двое коней пало...
— Сколь падёт, за всех плачу... Гони!
И снова мчались кони. Замешательство: пал передовой. Сзади подогнали заводного коня, быстро перепрягли. Падшего оттащили в сторону — он ещё бьётся, пытается встать, закинув голову, дико кричит, закатный луч вспыхивает красным огнём в глазу. Выстрел. Глаз померк.
— Гони!
— Пади! Пади!
17
Приёмным покоем великого князя стала изба захудалого дворянина, притулившаяся у дороги. Пётр метался в жару и беспамятстве на высокой постели — целой копне сена, покрытой ковром. Вздрагивали и колебались огоньки свечей.
Лампада озаряла чёрные подглазья Спасителя на иконе старого письма, оправленной в грубую деревянную раму, чёрную от времени.
Лик больного, густо испятнанный чёрными отметинами оспы, был страшен. Возле самого ложа притулилась на чурбачке Екатерина. Всхлипывая, она смачивала полотенце в тазике с водой и прикладывала к лицу больного. Посреди избы толпились лекарь в белом переднике, адъютанты, слуги, священник в полном облачении, ждущий своего часа. Было изрядно накурено, дымили лучины.
Елизавета, ворвавшись в избу вместе с клубом морозного воздуха, отрывисто спросила:
— Оспа?
— Оспа, матушка, — ответил лекарь, низко поклонившись, и было не понять, кто матушка — сама императрица или оспа.
Лесток, вошедший вслед за Елизаветой, мгновенно оценив обстановку, приказал:
— Все из горницы вон! Свиной дух развели... А ты, сударь, хочешь, чтоб и невеста заболела, что пристроил её в сиделки?
— Они сами, ваше превосходительство, я требовал уйти, не хотят, — развёл руками лекарь.
— Умница, заботница... — Елизавета подошла к Екатерине, прижала её голову к груди, погладила по волосам.
— Он так мучается, матушка, — пожаловалась та, подняв заплаканное лицо. — А я так боюсь... Вашего жениха оспа забрала... Неужели судьба? А если Питер... куда ж я?..
— Твоя правда, — бормотала Елизавета, вглядываясь в лицо больного, — хорош ли, плох ли, а тебе, безродной, он всех дороже тут... — Охватила ладонями лицо Екатерины, подняла, заставила посмотреть в глаза: — Уймись, не реви. Бог милостив... Уезжай в Петербург. Не дай Бог, мою судьбу повторить. Я тут побуду какое время...
Екатерина поднялась, как во сне, видя вокруг расплывающиеся фигуры, слыша издалека доносящийся голос Лестока:
— Обмойте руки уксусом, принцесса...
И — страшное, в чёрных пятнах лицо наречённого, тёмный провал рта и глазниц, дрожащие тени.
Выйдя на воздух в тёмную валдайскую ночь, Екатерина задохнулась от холодного морозного ветра. И сразу увидела снежную пустыню, подступающую вплотную тугими сугробами, раздвигающую лес, сливающуюся с низким небом.
Екатерина, одетая в шубку наотпашь, сошла неверными ногами с крыльца, сделала несколько шагов по жёстко хрустящему снегу и остановилась, всматриваясь в мутную бездонь, туда, где смыкалась белая пелена полей с чернотой леса и неба. Покрытые снегом вершины расчёркивали эту границу светлым зигзагом.
Екатерина со страхом вслушивалась в унылый посвист ветра, тоскливое шуршание позёмки и рвущий душу заунывный вой собаки. И вдруг — словно надежда в царстве смерти — одинокая, еле видимая красноватая звёздочка трепетно замигала вдали, пробивая набегающую хмарь.
И тогда Екатерина зашептала горячо и страстно, обращаясь к пустоте и тьме вокруг:
— Не попусти меня, Господи, не оставь милостью своей, не покинь...
И уже разгорались красные сполохи костра, разложенного ямщиками для сугрева, и высветили они неожиданно жёсткий профиль будущей царицы, вспыхнули искромётно на бриллиантах подвесок, высушили слёзы на глазах...
Глава вторая
ЗАМУЖНЯЯ ДЕВИЦА
