— Пить… — Прислушалась, но никто не откликнулся. — Есть кто-нибудь?.. — Молчание. В комнату долетели звуки музыки. — Контрданс, — прошептала Екатерина и обессиленно откинулась на матрац.
— Ввечеру быть машкераду! — возвестила распаренная от танцев Елизавета. — Виват наследник!
— Виват! Виват! Виват!
На площади перед дворцом гулял народ вокруг бочек с водкой и вертелов, на которых жарились туши. Били винные фонтаны, подсвеченные огнём. Звёздным дождём рассыпался фейерверк.
Екатерина с трудом вползала на кровать, мокрая сорочка липла к ногам. Опять позвала:
— Эй, кто-нибудь... Пить! Вассер! Воды!..
Глухо. Оркестр играл падекатр.
Исходит весельем бал-маскарад. Мужчины в женских костюмах, женщины — в мужских. В центре снова Елизавета в гвардейском мундире.
— Виват наследник!
Екатерина уже почти одолела высоту кровати — с которой попытки? За дверями послышался топот, она не хотела, чтобы её узрели беспомощной и неприбранной и неимоверным усилием взбросила себя на матрац, кое-как прикрывшись одеялом. Вошла Шувалова, окинув взглядом комнату, недовольно сказала:
— Что же вы, милочка, столь неопрятны. — Сгребла окровавленные простыни, запихнула под кровать. — Сюда войти могут... её величество... придворные.
— Пить, — прохрипела Екатерина.
— Потерпите, не до того. Не будем же императрицу в сиделку превращать, чтоб поила вас да обиходила...
Елизавета, красная, распаренная от танцев, хмельная, шатнувшись, стала в дверях, потянула носом:
— Чтой-то у тебя тут дух тяжёлый, открыла бы окно... Впрочем, сударушка, поздравляю тебя. Виват наследник!
За её спиной раздалось: «Виват!»
— Жалую тебя ста тысячами, — возгласила императрица. — Вручи билет, — пропустила она камер-лакея с серебряным подносом в руках.
Тот подошёл, церемонно поклонился, вручил билет. Екатерина сунула драгоценную бумажку под подушку, ответила императрице:
— Спасибо, Ваше Величество, — и перевела взгляд на лакея: — Пить...
— Не могу знать, — отступил он назад.
Откуда-то вывернулся Пётр в женском платье и тоже изрядно выпивший. Качнувшись, он наклонился к жене, пытаясь найти щёку, но промахнулся и чмокнул подушку. Сказал, пьяно осклабясь:
— Поздравляю вас с вашим сыном...
Лизка во фраке и сорочке с кружевным жабо подхватила его за локоть и увлекла прочь.
— Молодец, девка. — Елизавета пьяно качнулась. — Извини, не зашла сразу... Празднуем рождение... сутки никак?.. А?.. Более?.. И ещё дадим дыма! Уж так дадим!..
— Пить...
— Извини, мы пошли...
Пьяный маскарад удалился.
Екатерина осталась одна. За окном пылал фейерверк, пели рожки и дудки. И может быть, пригрезились ей в этот миг валдайская ночь, метель, одиночество, тоскливый вой собаки. Налетело и ушло...
Скрипнул паркет, и в отсветах салюта она увидела Василия Шкурина. Он подошёл, как всегда, неслышно, склонился над постелью.
— Поздравляю тебя, сударушка, лебёдушка ты наша... Дай Бог здоровья тебе и сыночку твоему. — Перекрестил. — Сюда не велено ходить, не беспокойте, мол. А я тайком... Может, кваску тебе холодненького, я захватил... И поесть чего?
— Васенька, милый, один ты... Одному тебе нужна... Пить, пить! — Схватив кубок и выпив без остатка, попросила: — Ещё... — Мешала слёзы с квасом.
— А может, сударушка, в опочивальню тебя доставлю, а? Потихоньку, шаг за шагом?..
Екатерина осторожно спустила ноги с кровати. Посидела, смежив веки, — стены комнаты покруживались. Попробовала встать, шатнулась, но Шкурин подхватил, обняв за талию, руку великой княгини завёл себе за шею.
— Ну, шаг за шагом...
— Теперь, Васенька, пойдём... теперь уж мы пойдём... дадим дыму! — Но задора хватило на секунду. В глазах печаль. — Сыночка бы хоть одним глазком...
— Никак нельзя, через сорок дён, ваше высочество... Политес!..
Часть вторая
ВОСХОЖДЕНИЕ НАТРОМ
Глава первая
ТРОПЫ ЛЮБВИ
1
Тысячи глаз, вдохновенные лица, сверкание иконных окладов и риз, трепетное мерцание свечей — всё в эту пасхальную ночь было окутано голубым туманом ладана. Григорий возносил свой голос над хором к куполу собора страстно и самозабвенно, то озаряя душу радостью, то падая в глубины печали. Он ловил восторженные взгляды людей и ещё более воспламенялся. Регент плавными движениями руки ладил согласное звучание хора, но, казалось, внимал только Григорию. Устремив на него взгляд и привстав на цыпочки, тонколицый, с гибкой фигурой, он вздымал и опускал мелодию, вслушивался в неё и что-то беззвучно шептал, а Григорию чудилось: «Пианиссимо, пианис-с-симо... пи-а-нис-си-мо-о...»
Последний, тончайший звук повис в тишине, ему отозвались рыдания, тысячеустые всхлипывания, вздохи.
Регент резко поднял руки, взмахнул ими, словно птица, расправляющая крылья, и хор радостно возгласил:
— Аллилуйя, аллилуйя, аллилуйя...
Под сводами храма раздался зычный глас правящего службу митрополита Крутицкого и Можайского:
— А ещё помолимся за здравие воинства российского, ведущего битву с врагами веры и земли нашей, с воителями лютеранскими в поганой Неметчине. Спаси, Господи, души рабов твоих, убиенных ради веры святой и возвеличения славы Отечества... Помилуй их, Господи, — как-то по-особому мягко и душевно попросил митрополит и, выждав мгновение, произнёс грозно и требовательно: — Помилуй!
Хор троекратно поддержал:
— Господи, помилуй, Господи, помилуй, Господи, помилуй!
— Христос воскресе! — кинул митрополит призыв вглубь массы людской.
— Воистину воскресе... — отозвалось многоголосо, но не стройно.
— Христос воскресе! — ещё громче и яростнее воззвал митрополит.
— Воистину воскресе, — прозвучало слитно и чётко.
— А ещё помолимся в этот светлый день за сирых и убогих, за лишённых крова и хлеба, за калек и слабых духом, за тех, кто грешит, не ведая, что творит. И да отпустятся им грехи так же, как Господь наш преблагий и пресветлый отпустил вины распявшим его... Аминь!
— Аминь!
Кто-то тронул Григория за рукав. Он обернулся. Сквозь толпу хористов к нему протолкался священник прихода Кисловских и Разумовских Дорофей.
— Айда со мной!
Регент сделал было протестующий жест, но Дорофей решительным движением ладони отверг его и указал перстом на митрополита.
И снова гремел голос Амвросия, взывая к молящимся:
— А ещё за матерей и отцов наших, ныне живущих, и за тех, кои отошли в мир иной, за пращуров, стяжавших вечную славу земле Русской. Христос воскресе!
Григорий едва поспевал за мчащимся по тёмным переходам Дорофеем. Навстречу попадались то черноризцы, то служители в белом одеянии, то просто цивильные. Кто тащил сразу несколько кадил, кто бежал, прижав к груди икону, попались на пути и трое с парсунами на древках. Из одной комнаты долетела брань: «Ох, раззява, чтоб тебя разорвало!..» Словом, они попали за кулисы праздничного действа с их суетой и обыдёнщиной.
За кованой дверью оказался необыкновенно чисто и светло убранный покой. Здесь не было золотых рам, лепнины, зеркал, но окна и стены обильно упригожены расшитыми полотенцами, еловыми лапами, цветами. В углу, подсвеченная
