Вернув газету тете Насте, я помчался дальше. Мой закадычный дружок Колька Алферов (он окончит авиатехническое училище и здесь же, в учебных классах, готовя курсантов, проведет всю войну) жил от меня за два квартала. Позавчера, на выпускном экзамене, у него никак не получался алгебраический пример. Он до красноты тер лоб, стараясь найти правильное решение.
— Написать тебе на промокашке? — предложил я.
— Не надо. Допру сам.
И допер. Я знал, что Николай никогда не пользовался чужими конспектами, сочинениями, чертежами. Такой уж он был упорный, всегда надеялся только на себя, на свои силы.
В комсомол Алферов вступил позже других, у него возникли осложнения по линии деда, раскулаченного в рязанской деревне. Отец Николая несколько раз писал в Москву, в том числе и Всесоюзному старосте — Михаилу Ивановичу Калинину. И получил наконец справку, что хозяйство старика было не кулацким, а образцово- середняцким. Тогда-то у Николая и приняли заявление.
Перед собранием он сказал Куклину, Саркисову и мне:
— Вот будет скучища, если мне, как и всем вступающим, зададут простейшие вопросы. Ну, например, из чего состоят денежные средства комсомола? Имею просьбу: полистайте газеты, журналы, брошюрки, найдите позаковыристей вопросы по международному положению.
— И сказать тебе, о чем мы тебя спросим? — удивился Вова Куклин, не совсем понимая, к чему клонит наш друг.
Николай вспыхнул!
— Да за кого вы меня принимаете?! Я полагал, что вы обо мне лучшего мнения. Вы считаете, что я затеваю спектакль?
— А если мы тебя завалим на глазах у всего собрания? — спросил Артем Саркисов. — Что тогда?
— Тогда, значит, я не созрел для комсомола, — спокойно ответил Алферов. — Придется готовиться еще раз.
Я увидел Кольку у ворот, когда он выкатывал свой велосипед.
— А я к тебе собрался! — крикнул он. — Ты уже слышал?
— Слышал. Давай-ка лучше в школу. Наверняка там все соберутся.
По случаю воскресенья парадные двери школы были закрыты. Я дернул за ручку, поддал плечом, — никакого впечатления. Мы объехали двухэтажное здание и через калитку провели велосипеды на школьный двор. В дальнем углу игровой площадки стоял староста нашего класса Виталий Сурьин, который беседовал с хромым школьным сторожем, дворником и истопником Алексеем Даниловичем. Одной рукой старик держался за волейбольный столб, другой накручивал пуговицу на рубашке Виталия. Алексей Данилович был без дворницкого фартука, а это означало, что сегодня он не находится при исполнении своих многогранных обязанностей. На нем была синяя, только что выстиранная косоворотка, полотняные брюки и густо смазанные зубным порошком парусиновые полуботинки, какие носило тогда все мужское население Ашхабада. На груди школьного сторожа виднелись Георгиевские кресты. Я слышал, что Алексей Данилович был георгиевским кавалером, но кресты видел у него впервые: царские награды были в ту пору не в чести..
Сейчас, услышав о германском вторжении, Алексей Данилович вновь почувствовал себя солдатом. Ему потребовался собеседник, и он его нашел в лице Виталия Сурьина, который появился в школе первым. Сейчас ветеран рассказывал старосте о преимуществе германских частей перед австро-венгерскими.
— Если супротив тебя будет стоять австрияк, то, почитай, все в порядке, — поучал сторож Виталия. — Когда под Перемышлем генерал Брусилов пошел в наступление, то австрияк побежал без оглядки, пока не подоспели германские войска. А германец — солдат сурьезный, почти что как наш.
Сторожу наконец-таки удалось открутить пуговицу на Виталькиной рубашке, и он сконфузился.
Во дворе показались два Артема — Саркисов и Абрамов, жили они за школьным забором и были неразлучной парой. Чтобы не было путаницы, первого мы называли Артемом, второго — Артюшкой, хотя Артюшка был на голову выше Артема и вдвое шире в плечах. Родившись в сухопутном Ашхабаде, он с детства бредил морем, ушел добровольцем на флот и, отслужив на Балтике двадцать пять лет, вышел в отставку в чине капитана первого ранга. Тут же прикатили на велосипедах Вова Куклин и Рубен Каспаров, будущий командир стрелковой роты, погибший на Курской дуге. Прибежали наши девчонки: Мила Нечаева, Клава Колесова, Тося Леонова, Бэла Иомина.
— Ребята, и мы с вами…
— Ну вот, я вижу, все в сборе, — услышали мы за спиной голос нашего классного руководителя Владимира Григорьевича.
Преподаватель истории Спиридонов приехал в Ашхабад четыре года назад, первое время снимал угол, потом женился на библиотекарше Тамаре. Им дали комнату при школе. Спиридонов был нашим любимым учителем, своим предметом он мог увлечь. Его память хранила сотни и сотни дат, фактов, имен. Он не просто излагал материал, он как бы переносился в прошлое и брал нас с собой. Внешность Владимира Григорьевича была интеллигентнейшей: высокий, выпуклый лоб, острые глаза, орлиный нос. Одет он был всегда безупречно. Каково же было наше удивление, когда из очерка в газете «Комсомолец Туркменистана» узнали, что Спиридонов был беспризорником, ночевал на вокзалах, бродяжничал, проехал под вагонами от Смоленска до Иркутска, и лишь к пятнадцати годам, в исправительной колонии, научился читать и писать!
— Вы что, друзья, договорились встретиться? — подходя к дам, спросил Владимир Григорьевич.
— Нет, не договаривались, — ответил за всех Рубен Каспаров. — Но куда же нам сейчас идти, как не в школу?
— Да, да, конечно, — согласился учитель. — Давайте где-нибудь присядем, потолкуем. Алексей Данилович, — обратился он к сторожу, — откройте, пожалуйста, нам двери.
Сторож крикнул своей жене, и Пелагея Семеновна, наша уборщица, вышла со связкой ключей.
Мы прошли в конец коридора, поднялись по лестнице в свой класс. Пелагея Семеновна еще не успела прибраться здесь после последнего экзамена, и на доске рукою Виталия Сурьина были по-туркменски написаны названия падежей: «Баш душум», «Йонелиш душум»… Под лесенкой строк показывал растопыренную пятерню от своего носа хвостатый чертик, исполненный мелом.
Не сговариваясь, мы сели каждый за свою парту.
— Уж и не думал, что мы соберемся в нашем классе еще раз, — сказал Артюшка. Он был очень серьезен.
— Может, нам и не доведется больше встретиться всем вместе, — тихо промолвил Рубен.
— А давайте проведем комсомольское собрание, — вдруг предложил Колька Алферов, — Тут одни комсомольцы.
Любивший во всем пунктуальность, Вовка Куклин вздохнул:
— У нас нет кворума.
— Неужто тебе требуется кворум? — пожал плечами Артем.
Спиридонов поднялся с задней парты, подошел к столу, взял с доски указку, положил ее назад.
— Полагаю, что формальности тут ни при чем. Не время теперь для формальностей. А если сейчас в роте, принявшей первый бой, осталась горстка комсомольцев, то там и собрания уже не проведешь, поскольку кворум погиб в контратаке? Предлагаю собрание открыть. Вношу предложение: в президиум избрать Алферова и
