А значит, я никогда уже не вернусь домой, к жене, и значит, она теперь свободна и может спать с тем, кто ей придется по душе. Меня-то нет! И не будет! А ей всего сорок лет. И в сорок лет баба… ого-го какая баба! Только и дай мужика!
Тошно. Ой как тошно! Люблю я ее! И всегда любил! И всегда знал, что меня дома ждут, что мне нальют борща и наведут кружку чаю с лимоном. Что есть мне куда возвращаться и есть зачем. Какой бы я ни был – больной, пьяный, раненый или здоровый, – всегда приползал, приходил, прибегал домой. Дом для меня все! Дом – это семья. Семья – над всем. Над моралью, над совестью, над жизнью и смертью. Убью весь мир, сам сдохну, но семью сберегу! И только так. И весь я в этом.
Менты ушли из машины вместе с женщиной, и через несколько минут оттуда, где гремели удары топора, раздались крики и плач.
Я ожидал в скором времени услышать выстрелы – кто в здравом уме будет ждать, когда ему размозжат голову топором? Куда как проще – достал ствол, загнал патрон в патронник да и пальнул пару-тройку раз. Вначале в плечо, чтобы топор выронил, а потом в ногу, чтобы матом не ругался и против полицейских не злоумышлял. С простреленной-то ногой не позлоумышляешь! Не до жиру! А выписывать пируэты в роли мастера единоборств, когда в руках такой удобный и привычный «макаров» (а лучше «калаш»-укорот), – это форменный идиотизм. Валить гада, если дернется, и вся недолга! Если по молодости я бы еще два раза подумал, прежде чем сделать такое (отписываться задолбаешься), то теперь, став старым пердуном на пенсии, и секунды бы не задумался, пускать в ход огнестрельное оружие или нет. Кстати, пистолет у летехи был – я видел, как оттянута кобура. Применит, ежели что, не дурак же!
Но тем больше было мое удивление, когда я увидел летеху и сержанта, подталкивающих в спину здоровенного детину, который по дороге пьяным голосом пытался что-то доказать ведущей его парочке. И что интересно, они не удосужились даже надеть на него наручники! И скорее всего, рупь за сто, – не обыскали! Идиллия, мать вашу! Девяностых годов на вас нет… и чеченской. Злой я, да, но какого черта такое расслабление?
Мужик был ростом чуть пониже меня, но тяжелее килограммов на сорок. Когда-то он, вероятно, занимался одним из видов силового спорта – штангой либо классической борьбой – и до сих пор сохранил свою силу, хотя и зарос жиром, как завзятый колхозный боров. Машина даже присела, когда он грузился в «обезьянник». Кстати, когда я в нее влезал, она отреагировала вяло. Точно, килограммов сто пятьдесят весит! Вот же чертов бегемот!
Мужик не обратил на меня никакого внимания, он как раз материл свою супружницу, пьяным голосом рассказывая ей, в каких позах будет иметь ее, ее хахалей и хахалей ее хахалей. Особенно досталось соседу – извращенному типу, любителю нетрадиционных сексуальных связей.
Кстати, я так и не понял – если сосед гомосексуалист, то зачем ему жена этого типа? Глупо же, нелогично. Впрочем, какая может быть логика у пьяни? Только пьяная, само собой.
Милиционеры уселись в машину, грохнули закрываемые двери (в «уазике» приходится так грохать – возникает ощущение, что дверца сейчас отвалится, но его перебивает ощущение, что иначе не закроешь), заскрежетал, завыл стартер, и наша пестрая компания двинулась в путь.
Я немного удивился: а объяснение взять у свидетелей и потерпевших? А заявление? На основании чего задержали? И как потом будут отписываться?
И тут же с усмешкой подумал: какое мое дело? Наверное, успели взять заявление, заранее баба написала. А что касаемо объяснений – сама приедет в отдел, завтра все напишет. Не о такой ерунде надо думать, причем чужой ерунде, а о том, как мне жить дальше!
Мужик захрапел, откинувшись на борт машины и распространяя миазмы застарелого сивушного выхлопа, я же, стараясь согреться, тер плечи, руки, ноги – меня била дрожь, еще немного – застучат зубы. Я забарабанил в перегородку «обезьянника»:
– Эй, ребята! Эй!
– Чего ты? – обернулся лейтенант, и в голосе его слышались досада и раздражение. – Сиди спокойно! Скоро приедем!
– Пока приедем, я на хрен замерзну! Мне бы чего-то из одежды! Зубы уже стучат!
– Да и хрен с ним! – Жестокосердный водила даже не повернулся, глядя строго вперед, на темную дорогу, освещенную тусклым желтым светом фар. – Тебе чего тут, промтоварный?
Давненько я не слышал слова «промтоварный»! Молодняк небось и не поймет, что это такое. А я помню! Древний я, как окаменевшее дерьмо мамонта. Ох и древний!
– Я щас тут околею от холода, воспаление легких словлю, а вы будете виноваты. И заяву на вас напишу, что вы надо мной издевались, везли голым, и поэтому я получил воспаление легких! Так что дайте хоть тряпку какую-то – прикрыться! Замерзаю!
– Нет, ну а что? Правда холодно, а он голый! – забеспокоился летеха, отреагировав на мои угрозы. Это водилу дальше фронта не пошлют, а участкового… ну, он тоже, считай, на фронте, только вот у него есть все-таки кое-какая карьера. Например, если жалоба найдет подтверждение, могут звание задержать. Или соберутся старшим участковым поставить, а у него взыскание есть! И другого поставят. Или захочет в другую службу перейти – начнут «шерстить» послужной список, и выплывет такой вот неприятный случай. Никому не нужны проблемные подчиненные. И уж тем более – начальники. В ментовке ни одна жалоба просто так не теряется.
– Останови! Я ему одеяло с заднего сиденья дам.
– Да ты чё, в натуре! – Водила искренне возмутился. – Вообще-то это мое одеяло! Я его из дому принес! Чтобы накрываться им, а не зад какого-то придурка прикрывать! Принеси свое одеяло да накрывай всех синяков!
Я даже чуть не хихикнул. Вот типичный образец разговора лейтенанта и сержанта в ментовке! Начальника и подчиненного! Никаких тебе армейских «исполнять!», «слушаюсь!». Да и глупо было бы иначе разговаривать – между прочим, хороший водила, умеющий поддерживать свою тачанку в должном порядке, это гораздо бо́льшая ценность, чем простой участковый!
Интересно, как летеха выкрутится из ситуации? Фактически его сейчас на хрен послали.
– Знаешь чё… если с ним что-то случится, я скажу, что это ты не дал ему прикрыться. По всему видать, мужик непростой, и не алкаш, точно. Не пахнет от него. Крыша поехала – это да. Но чтобы он нажранный был – такого нет. А то, мож, родня кого-то, типа
