– Да не крутой я! – взвился Андрей. – Я от страха еле в дверь вписался. Поймите, Константин Петрович, не могу же я по каждому своему предчувствию тревогу поднимать! Вы и так уже видели, что мои анализы ни к черту. И что, из-за меня возвращаться?
– Самое последнее, что мы сейчас можем сделать – это вернуться, – грустно признался Протасавицкий. – Нам надо сначала разобраться. Считай, что это приказ из ЦУПа.
– Товарищ командир, – раздался голос Степанова из медотсека. – Тут мимо нас некоторое количество всякой твари прошествовало. Направилось к вам. Я могу выйти им в тыл, вдарить из помповухи.
– Сиди там, штопаный! Спину залечи, потом вдаришь из главного калибра. – Было непонятно, командир то ли шутил, то ли злился.
Разговор прервал протяжный тревожный звук. Словно кто-то огромным стальным крюком царапал по переборке станции. К звукам прибавилось ещё нечто более неприятное – обшивка командного пункта со стороны коридора прогнулась – точно в том месте, откуда исходил жуткий звук.
– Уже штурмуют? Ты же говорил, что они пятнадцать минут идти будут! – только и смог сказать командир. – Камеру!
Камера, закрепленная напротив входа в кокпит, показала масштабы наступления. Все твари, материализовавшиеся возле лаборатории, пришли сюда, к командному пункту. Но как только картинка появилась на мониторе, излом, махнув по большой дуге, своей большой рукой снёс ее и лишил экипаж возможности видеть происходящее.
– Они сейчас вспорют наш отсек, как банку со шпротами, – совершенно спокойным голосом сказал командир.
– Какими шпротами? – не понял Андрей.
– Ты этого не можешь помнить, так что не напрягайся. Были такие рыбные консервы. Редкие. В итоге пропали.
– Почему пропали? – не отставал Малахов.
– Оно тебе именно сейчас надо? У тебя истерика? – фыркнул Протасавицкий. – Пропали, так как не соответствовали политической ситуации момента. А потом про них забыли. Там в банке были рыбы. Их ели. Консервным ножом, бжиик – и открыли. И съели. У тебя нет аллюзий с нынешней ситуацией?
Сарказм командира был неуместным с учетом непрекращающихся атак на командный пункт. Обшивка уже вся вздулась от попыток вскрыть переборку.
– Где твой распад? Пятнадцать минут прошло! – жестко спросил Протасавицкий. – Так, оружие в руки, я пойду наружу, ты прикрывай.
– Командир, вы последний, кто должен идти на эту бойню!
– Последним на станции останется тот, кто сможет вернуть её назад. Что бы там дома нас ни ожидало. Я – не смогу. Так что приказываю: прикрывай мне спину!
И тут Малахов увидел, что командир изменился. До сих пор он был просто начальник, хоть и космический волк, у которого за спиной сотни дней в космосе. Сейчас подполковник стал псом войны. Непреклонным, жестким. Ружье в его руках лежало так, словно он с ним никогда и не расставался.
– На, возьми, тут коды доступа. – Протасавицкий кинул Андрею записную книжку. – И позаботься, чтобы отсюда поскорее выпрыгнуть обратно, к Земле.
Командир разблокировал дверь и уже занес ногу, чтобы ударом распахнуть ее. Но внезапно прямо за дверью раздался заливистый лай. Лай перешел в протяжный вой, угрожающий вой вожака стаи.
– Константин Петрович, стойте! – крикнул Андрей – Стойте!
Командир был непреклонен. Он все-таки распахнул дверь, но сделать шаг не успел. Громадное лохматое чудовище, в прыжке оттолкнув Протасавицкого так, что он упал на спину, прыгнуло на Малахова, завалило его и, упершись лапами в грудь, стало яростно вылизывать Андрею лицо.
– Не стреляйте! – отплёвываясь, только и смог прокричать Андрей. – Бруно!
Глава 11
А мы с Грушевским на пару пошли собирать дрова. Прямо от шоссе в сторону уходила узенькая, заброшенная тропинка, по ней мы решили зайти немного в лес. Прошли метров десять и увидели жуткую картину. Толстое дерево, старое и совсем сухое, упало и ветками, как вилами, прижало к земле громадную страшную собаку. Собака ещё дышала, но глаза ее были закрыты. Мы кинулись к дереву и вдвоем с трудом приподняли слегка, а собака поняла и поползла из ловушки. Она выбралась из-под дерева, проползла скуля несколько метров и затихла.
Это была не слепая собака, какую мы встретили в первый день в Зоне. Этот пес был похож на бойцового ротвейлера или стаффа, только очень большой. У него была невероятно громадная голова с широкими челюстями, а зубы торчали из пасти, как у дракона в кино. Груша вернулся к стоянке, там как раз Ыду воды принес, и налил немного в пластиковую миску. Ещё он принёс кусочек хлеба и мазь от всяких царапин. Мы поставили у морды собаки миску с водой и стали ждать.
– А что Юзик, ничего не сказал? – спросил я.
– Нет, пока молча ковыряется. А здорово, чтобы эта собака выздоровела и с нами пошла! Тут без собаки ничего не сделаешь. Нужен пес, – ответил Грушевский.
Пес, словно услышал Юрку. Задергал носом, унюхав воду. Потом перевернулся с бока на живот и стал лакать.
– Будет жить, – уверенно сказал Юрка. – Раз на живот лег и пьет, то выздоровеет.
Он положил рядом с мордой собаки хлеб. Собака понюхала и стала есть. Тогда Юрка решил намазать мазью раны на собачьей спине. Они сильно кровоточили. Он достал тюбик из кармана и выдавил на рану. Собака рыкнула, но даже не посмотрела на Юрку. Наверное, понимала, что её лечат.
«Красный сигнал»
Страшный, совершенно неестественных размеров мохнатый пёс, скорее похожий на чудовище из преисподней, услышав своё имя, обрадовался и стал как безумный носиться по капитанскому мостику, время от времени останавливаясь и крутясь на месте. Потом, словно вспомнив о чем-то, пёс рванул в коридор и через секунду втащил в рубку растерзанный труп излома. Видимо, так и не решив, куда его деть, пёс поколебался и положил его под ноги Протасавицкому.
– Это что такое? – тихо, стараясь не привлечь внимание зверя, прошипел Протасавицкий и рывком захлопнул дверь.
– Да ничего особенного, – беззаботно сообщил Малахов. – Обычный чернобыльский пёс. Ручной. Зовут Бруно.
– Ты его что, на станцию притащил? – Командир явно не любил собак, тем более чернобыльского пса никак нельзя было назвать симпатичным. – Научился материализовать тварей сам?
– У меня есть некоторое слабое подозрение, – ответил Малахов, гладя псину между ушами, – на предмет того, что происходит… Дело в том, что Бруно этот уже помереть давно должен был. Столько лет собаки не живут. А он как был щенком неуемным, так им и остался. Правда, Бруно?
Андрей обнял собаку за шею. Зрелище было, конечно, не для слабонервных, страшное чудовище с клыками, способными проткнуть человека насквозь, пыталось лизнуть Малахова в щеку.
– Ну, а мысль у тебя какая? – поинтересовался Протасавицкий. – Кроме как этого монстра облизывать.
– Я не облизываю! Наоборот! – обиделся Малахов. – А мысль такая, что надо быть осторожным в своих мыслях здесь. Они материализуются.
– У тебя была мечта это чудище увидеть? – удивился командир. – Это результат твоей сбычи мечт?
– Нет… Я даже не знаю, почему он появился. Не знаю. Может, в
