— Этельстан, уверяю тебя…
— Полно притворяться, ваше высочество! Прикрываясь мудростью, ты копишь магию, словно она принадлежит тебе одной, и строишь планы, как столетиями править Тьер-на-Вьёр. А я между тем имею на терновник равные права! И не собираюсь смотреть, как ты возносишься над простыми смертными, становишься чуть ли не богиней в их глазах, пока я старею, довольствуясь жалкими титулами и никчемными орденами, о которых забудут через неделю после моей кончины!
Сорвавшись на крик, он затих. С минуту было слышно только тяжелое дыхание, подобное хрипу мечущегося в лихорадке. Но постепенно принцу удалось совладать с припадком безумия.
— Больше тебе не провести меня, сестра, — эхом прокатилось по залу. — Ни словами о сестринской любви, ни жалобами о бремени терновой власти. Как принц, я претендую на волшебное могущество и получу его! Не теперь, так спустя месяц, год, когда оголодавшие крестьяне явятся во дворец и потребуют примирения с ветрами… а не подействует безветрие, ураганы перейдут в наступление. И уж они не оставят от королевства камня на камне. Такой судьбы ты жаждешь для своего народа?
Отравленные ядом зревшей годами зависти речи оставляли глубокие шрамы на душе терновой принцессы, словно брат по-живому клеймил ее раскаленным железом. Пытаясь найти ему оправдание, Исгерд делила предложения на отдельные слова, шевелила губами, чтобы связать их воедино — не в столь страшной последовательности, но выходила бессмыслица.
— Я сам предложил ветрам устроить собственное похищение, чтобы вывести тебя на чистую воду! — запальчиво выкрикнул Этельстан. — Надеялся, ты вступишься за меня, пожертвуешь частичкой колдовства, но куда там. Ты умеешь лишь щебетать велеречиво о подлинности своих чувств да командовать солдатами… Какой же дурой надо быть, чтобы снарядить их против ветряного воинства! А требовалось всего-то — умерить спесь и поделиться чарами…
— Не верю… — ища опоры, принцесса прислонилась к расколотому каминному барельефу, — что со мной говорит брат — в здравом уме, по доброй воле… Отчего ты прячешься в темноте, словно вор или убийца? Выйди на свет, погляди мне в глаза…
— Тщишься одолеть меня, заворожить, как ведьма? — Принц и в этой просьбе углядел коварный замысел. — Думаешь, от королевского взгляда я затрепещу, паду на колени? Забудь, Герда, отныне я — не твоя безвольная тень, Вея Эрна подарила мне настоящую силу!
С этими словами он выступил из ночного марева, гордо вознеся голову, на которой покоилась сухая корона из чертополоха.
— Вот тебе мои очи, любезная сестра! Всмотрись в них внимательно, чтобы раз и навсегда уяснить, как сильно я ненавижу тебя!
Забыв вовремя закрыть рот, терновая принцесса охнула, отскочила за каменный зев очага. Вне всяких сомнений, в башне с нею беседовал Этельстан, но до чего страшен был его облик! Многочисленные колючие стебли вросли прямо под кожу, уродуя лицо, оставляя кровоподтеки. Виски и шея вздулись бороздами, белки глаз покраснели от напряжения. Задняя часть венка плелась по спине, накрепко вживившись в плоть под одеждой, разорвав рубаху и камзол на лоскуты. Руки, насквозь прошитые иззубренными лезвиями листьев, истекали сукровицей.
Если раньше близнец Исгерд отличался от нее лишь чертами, то сейчас выглядел настоящим чудовищем по сравнению с дрожащей сестрой. В панике ей хотелось выхватить нож и отсечь ужасные отростки, но умом принцесса понимала: клинком их не вытравить.
— Этельстан… — едва разлепляя онемевшие уста, пробормотала она. — Еще не поздно все поправить… я попробую расколдовать тебя, выпутать…
— Прибереги магию для самообороны! — зло огрызнулся принц. — Пригодится, когда ветряные армии ударят по Тьер-Лерану!
Набрав в легкие воздуха для новой угрозы, он презрительно скривился, но неожиданно рухнул на пол. Видимо, от боли, которую причиняли сухие ростки. Чтобы облегчить ее, Исгерд потянулась к содрогающемуся плечу брата, но полный вражды окрик остановил, оттолкнул яростно:
— Не приближайся! Я не желаю твоей жалости — только магию и власть!
От мощного спазма язык принца запрокинулся в глотку, тело скорчилось, терзаемое изнутри страшной чужеродной силой. А хищные соцветия заклятого венка все не унимались.
— Прекрати! — вместе с багровой пеной сорвалось с искусанных губ. — Ты обещала припугнуть ее! Довольно!
Но та, к которой он обращался, упрямо молчала, позабыв о нем или же потеряв всякое милосердие. Кроме терновой принцессы, рядом не нашлось никого, кто сумел бы облегчить муки. Впрочем, и она, как ни тряслась над извивающимся братом, тоже не властна была успокоить кошмарные судороги.
— Не надо-о! — заревел страдалец, прозревая исход, к которому движется. По багровому лицу покатились злые обреченные слезы. — Герда, пожалуйста, помоги.
Забыв обо всех жестоких и незаслуженных укорах, что Этельстан бросил ей несколько минут назад, Исгерд металась среди каменных обломков, бессильная исправить чужие ошибки. Тонкая корона на челе брата успела разрастись до размеров громадного кокона, связать принца по рукам и ногам. И стоило Исгерд предпринять хоть малейшую попытку разорвать путы, Этельстан начинал кричать пуще прежнего. Видно, крошащие кости сухие стебли каким-то колдовским образом сделались частью его самого и теперь не желали отрываться от изменяющегося тела.
А облик его и вправду становился иным: суставы трещали, хребет непомерно вытягивался.
— Прошу… — прохрипел Этельстан прежде, чем макушка его скрылась под гроздьями шипастых бутонов, и рыдания стихли.
Шатаясь от пережитого, Исгерд упала на щербатые плиты, принялась колотить по окаменевшим стеблям. Чары вдруг превратились в бесполезный груз, без толку отягощавший ладони. Как бы много они ни умели, в борьбе за Этельстана оказались бессильны. Оставалось звать его сквозь ширящийся чертополоховый сверток, сдирая в кровь и без того уродливые костяшки.
— Отпусти его! Немедленно! — с воплями требовала Исгерд, пока свежие побеги отталкивали ее в сторону. — Держись, Этельстан, не поддавайся магии!
Моросящий без остановки дождь растворял ее голос, уносил отзвуки вниз, в речную долину, для того чтобы влить их в быстрый поток Огненной реки, наполнить ее искренней печалью. Так продолжалось час или два.
Наконец диковинный сухой кокон перестал расти. Напитавшаяся влаги поверхность хрустнула, пошла трещинами.
— Этельстан! — раньше срока обрадовалась принцесса, цепляясь пальцами за образовавшиеся рубцы.
Но вместо бледного лица ее бедного брата из переплетения лоз показались темная змеиная чешуя, свертки кожистых крыльев, смятых, как залежавшаяся парусина.
— А-р-р! — заходили ходуном столетние стены. А когтистые лапы
