Но мы принюхались и сладковатому запаху гниющей плоти, который наполняет плотную раскалённую атмосферу вместо пряного чарующего аромата трав и цветов, земли и бурной речной воды, который всегда был здесь, в этих краях. В нашем подвале воняет нами. И это лучше, это всё же запахи жизни.
До воды как-то надо добраться. Мы уже страдаем от жажды. Цистерна, на разбитой платформе изуродованного взрывом тягача, стала нам видна через разрушенную стену забора, но до неё метров тридцать, а то и пятьдесят. Но главное, мы не знаем, есть ли там вода…
– Лютер, а кто такая Лёля? – спросил Коля Маслов, или как мы стали его звать Масёл, когда мы сели, наконец, поесть, спустившись в наш подвал, что служил нам и спальней, и столовой, и лазаретом.
После его вопроса все захохотали, я удивлённо посмотрел на товарищей:
– Чего вы? – я оглядываю их, мне невдомёк, откуда они могут знать о Лёле.
Они, хохоча, оглядываются друг на друга, тоже мне, уши в пыли, шеи грязные, на лицах уже заскорузла грязь, а туда же – насмехаться!
– Да так, ничего, – он усмехнулся, глядя в свою миску с гретой тушёнкой, – просто ты каждую ночь зовёшь: «Лёля, Лёля!», одолел! – он посмотрел на меня, трясясь от смеха. – Жена, что ль? Ты женатый как мы поняли…
Я залился краской. Надо же, во сне разговаривать стал, никогда это за мной не водилось…
– Не жена, наверное, поэтому и зовёт! – все опять заржали, как кони. – Зазноба тайная!
– От них обеих сюда и свалил, – подхватили девчонки, подмигивая друг другу, поделились уже впечатлениями обо мне…
Варвара, Гена Варварин, хохотал, морщась, вчера ему сильно задело лицо, по касательной, но рана свежая ещё, болит…
Глушко мы прозвали Галушкой, смеётся, булькая, чуть не давясь перловкой в котелке.
– Ты не стесняйся, Лютер, какие тут тайны у нас друг от друга теперь? Так что, жена?
– Жена… – я наклонился, чтобы не очень видели моё пунцовое лицо.
– Не переживай, дождётся. Если судьба нам отсюда выбраться, дождётся, – Мишку Николенко, мы зовём Коленкой.
Только Слава Волков и девочки остались без прозвищ, у него фамилия была лучше любого прозвища, а девушки – они девушки, как можно им прозвища давать?
Они обе погибнут завтра, когда ураганным огнём обрушатся на нас какие-то свежие силы духов… Когда не останется ни одного, кто не был бы ранен хотя бы легко, кроме меня.
Но это всё будет завтра, а сегодня, мы ещё смеёмся, потому что живы, молоды, потому что нам надёжно здесь и спокойно, и даже вкусно с нашей перловой кашей с тушёнкой…
Но завтра настало. Как всегда настаёт для тех, кто жив…
К вечеру нас шестеро живых. Только парни.
Девочек погребло под остатками обрушившейся стены, возле которой они и были убиты одной очередью на двоих. Я видел… я это видел…
Было затишье с утра, и девчонки вышли за пределы укрытия по малой нужде… они не успели спрятаться от наших глаз за углом разрушенного бывшего гаража, только дошли до него и обернулись на нас, выглядывающих из наших «бойниц», одинаковые усмешки мелькнули на лицах… И тут, будто эти улыбки были сигналом: кажется отовсюду, сразу со всех сторон, как чудовищный свинцовый вихрь…
Они даже не успели престать улыбаться, как их скосил и растрепал крупнокалиберный пулемёт, разрывая их тела, вырывая куски из голов, грудей, лиц… превращая из живых, молодых, весёлых и, так и не понятых мной, женщин в ничто… А через минуту взрывом обрушило и угол стены на то, что оставалось ещё Таней и Светой из Калуги…
Мы с Волковым отвернулись от дыр, в которые видели всё, Масёл, глядевший в другую сторону, удивлённо посмотрел на нас:
– Вы чё?
Мы с Волковым посмотрели друг на друга, он сказал сипло:
– Девочки… нету их…
Меня замутило и вырвало. Впервые за всё время здесь, хотя блевать мог бы на каждом шагу, но эти две девушки… они ведь девушки, даже прозвища не дашь…
Мы сидели так, прижав лопатки и затылки к прогретой солнцем стене, держа «калаши» в, ставших ватными, руках, не в силах вновь приподняться и повернуться к «бойницам»… и улыбки девчонок плыли перед нами. Их смех. Их нестрогие объятия.
…Надо ползти за водой. Мы решаем сделать вылазку, как только стемнеет. Приготовили пластиковые бутылки, связав их между собой. Честно говоря, я не очень верю в успех нашего мероприятия.
Доползти – да, но как набрать воды из закрытой цистерны? Решаем придумать на месте. Нас толкает отчаяние и жажда, и невозможность сидеть без дела…
Никто не хочет остаться, да и мы не знаем, что и как делать, когда доберёмся до цели. Вот мы и поползли.
Вернее, до остатков стен мы добежали, пригнувшись, а выйдя за пределы двора, который теперь обозначался только границами куч битого кирпича, бывших когда-то стенами, то поползли.
– Варвара, зад пригни, не то, если не духи, так я засажу тебе… выставил… – проговорил Коленка, усмехнувшись, блеснув в темноте белыми зубами на грязном пыльном лице.
Мы все засмеялись, Варвара действительно смешно поднимал задницу, размахивая ею как флагом.
– Ладно, ржать-то… – смутился Варвара, останавливаясь.
Шурша животами по обломкам, и мусору мы доползли до цистерны без происшествий. Волков – первый, он постучал по стенке, присев возле, и мы уже на подступах, замерли в отчаянии: звонкий гул ответил нам – цистерна пуста, вода давно вылилась из огромной пробоины, которая нам была не видна из дома, мы и сейчас увидели её, только обойдя.
Мы прижались спинами к цистерне. Не меньше минуты прошло, прежде чем Коленка всё-таки сказал:
– Чё делать будем?
Всю эту минуту я смотрел на красную машину в нескольких метрах от нас: развороченный взрывом капот, но трупов внутри нет, дверцы распахнуты и салон целый, значит люди не погибли, убежали. Наверняка, была вода с собой и вряд ли люди забрали воду, убегая в страхе…
Я дополз до открытой дверцы, ребята увидели меня только, когда я уже заглянул внутрь.
– Ребята… – я не поверил своим глазам: в машине целая полиэтиленовая упаковка пластиковых бутылок с водой!
Вот это удача! Мы воспряли духом. Не помрём, стало быть!
Мы потащили воду обратно, радость, возбуждение забурлили в нашей крови: будем жить…
Но уже почти у стены нас накрыли очереди, духи заметили нас всё же и косят огнём. Масёл подхватил упаковку и бегом добрался до стены, спасая бесценный припас…
Ранило всех. Меня едва задело, я не заметил даже, только разобравшись со всеми заметил, как саднит плечо и перевязал касательно ранение.
Троих я оперировал. Варвара был
