Я представляю себе Эксара где-то там, в космосе. Он починил свой корабль настолько, чтобы лететь дальше, и теперь направляется куда-то, где можно нагреть очередного простачка на кругленькую сумму. Моторы жужжат, корабль несется вперед, а он сидит с широкой ухмылкой на грязном лице при воспоминании о том, как облапошил меня, как легко ему это удалось. Да какая там ухмылка – он просто животик надрывает! И тут вдруг раздается скрежет и воздух наполняет запах гари. Блок, управляющий носовым двигателем, закоротило, и движок идет вразнос. Эксару становится не по себе. Он включает резервные блоки. Резервные блоки не врубаются – хотите знать, почему? У вакуумных трубок давно истек срок годности. Бум! Тут и кормовой двигатель замкнуло. Хлоп! Это поплавился где-то в глубине корпуса бракованный трансформатор.
И вот он сидит где-то там, в миллионах миль отовсюду, вокруг него космическая пустота, а запчастей нет, инструменты только что не крошатся у него в руках – и ему некого позвать на помощь. Ни души. А вот он я, расхаживаю по своему кабинету шесть на девять, и теперь уже я надрываю животик. Потому что пусть это всего лишь вероятность, но все же может выйти так: то, что сломалось у него в корабле, – это детали, вошедшие в одну из тех партий электронного хлама, которые продал в тот магазин я, Берни по прозвищу Фауст.
Это все, о чем я прошу. Пусть все так и будет. Фауст. Что ж, будет ему Фауст. Хотел Фауста? Получи, голубчик!
ПОСЛЕСЛОВИЕРассказы вроде «Детской игры» или «Плоскоглазого монстра» я в первый раз читал только после того, как дописал их до конца, – да и о том, что происходило на каждой очередной странице, я узнавал только перед тем, как взяться за следующую. Однако в случае «Берни по прозвищу Фауст» я использовал технологию, которую называю «глубокими раскопками». Лестер дель Рей рассказал мне историю газетного репортера, который во времена Великой депрессии предлагал людям двадцатидолларовую бумажку за один доллар – и не нашел ни одного желающего. Мы оба нутром чуяли, что из этого может получиться рассказ, и он предложил мне разработать сюжет, если у меня выйдет. На протяжении нескольких лет я предпринял ряд попыток, и в конце концов – в 1960-м – что-то начало вырисовываться. Я писал и писал страницу за страницей в надежде узнать, о чем хочет мне рассказать эта история. Я назвал этот опус «Телевикториной», и когда я добил первый вариант, он оказался длиной в тридцать три тысячи слов и рвался в разные стороны, как обезумевшая лошадь. Но я все же выбрал симпатичное мне направление и начал все заново – на сей раз под названием «Берни по прозвищу Фауст». Этот вариант вышел длиной двадцать пять тысяч слов, что было слишком мало для повести, но чересчур много для рассказа – другими словами, это нереально было продать ни одному из тогдашних научно-фантастических журналов. Спустя еще пару месяцев усушки и утруски я обжал «Берни» до двенадцати с полтиной тысяч слов, что уже вполне укладывалось в рамки рассказа. Я отослал его моему тогдашнему агенту, одной из самых влиятельных фигур на научно-фантастическом горизонте, обещавшей продать меня «Харперз», «Нью-Йоркеру» и прочим подобным; этот рассказ она прислала мне обратно. «Не рви это на клочки, Фил, – сказала она мне. – Напротив, храни это как зеницу ока, чтобы иногда смотреть на это и спрашивать самого себя: «Как я, талантливый писатель-профессионал, смог написать такое г…но?» Я не стал спорить, но предпринял ряд попыток окупить проделанную работу, отослав рассказ в редакции журналов, с которыми обычно имел дело, – от «Галактики» до всякой мелочи, платившей за слово не четыре цента, а цент, а то и половину. Все до единого отфутболили рассказ обратно, и комментарии их варьировались от жалобных до сочувственных. Я нанял себе нового агента, Генри Моррисона. В числе прочего я показал ему – рассыпавшись при этом в извинениях – «Берни». К моему удивлению, рассказ ему понравился. Настолько понравился, что он послал его в «Плейбой». К еще большему моему удивлению, А.С. Спекторски, издательскому директору «Плейбоя», рассказ тоже понравился.
– Спек видит лишь одну проблему, – сообщил мне по телефону Генри Моррисон. – Дело в том, что рассказ для «Плейбоя» все еще великоват. Вот если бы ты сумел урезать его, скажем, до восьми с полтиной… ну, до девяти тысяч слов – вот тогда он его определенно купит.
– Не могу, Генри, – ответил я. – Там ни лишней капли жира не осталось. Убери чего – и все веселье пропадет. Там и так одни кожа да кости.
– Как скажешь. Я не могу просить тебя калечить рассказ. Но как твой агент обязан сообщить тебе, что они видят этот рассказ как титульный. Это означает пять тысяч долларов. Собственно, это все, что я хотел тебе сказать.
Надо сказать, что до тех пор максимальный полученный мной гонорар составлял семьсот баксов – и это за опус объемом в двадцать три тысячи слов. Пять тысяч долларов! Не забывайте, что дело происходило в 1962 году… нет, правда, пять тысяч?
– А мне плевать, – заявила моя жена Фрума. – Что ни говори, а рассказ все равно хороший. Изрежь его на клочки – и, видит Бог, я от тебя уйду.
С чем и отправилась спать, а я пошел в кабинет и предпринял попытку укоротить рассказ. Слово здесь, предложение там, иногда даже целый абзац. Но ничего такого крупного, чем я мог бы пожертвовать, я не находил. Я дошел до конца рассказа, облегчив его на сто десять слов, и начал сначала. Пару слов здесь, предложение или два там, затянутую реплику второстепенного персонажа… А может, ну его вообще, этот персонаж? Разговорчивый аптекарь съежился до трех кратких упоминаний. Когда Фрума наутро заглянула ко мне, объем рассказа больше не составлял двенадцать с половиной тысяч слов. Больше того, он не насчитывал даже девяти или восьми тысяч. Он ненамного превышал пять с половиной тысяч слов.
– Что ты такое с ним сделал? – удивилась Фрума, дочитав его до конца. – Все удачное в нем осталось. Он даже лучше стал.
Я согласился. Я до сих пор с ней согласен. «Плейбой» купил его за пять тысяч долларов. Его перепечатали несколько сборников лучшей фантастики года в США и Британии. Я до сих пор горжусь своим рассказом о барыге из космоса. В напечатанный здесь рассказ вернулось несколько былых сокращений – пять или шесть сотен слов.
Написан в 1960 г., опубликован в 1963 г.
Мост Бетельгейзе
Расскажи им, Альварес, старина; у тебя это лучше получится. Это не тот пиар, какого бы мне хотелось. Пусть только уяснят суть, ну, и все подробности-шмодробности, какими они были на самом деле.
